Мир Огненной Патоки. Именно здесь сошлись в смертельном поединке Дмитрий...
Наконец-то у Дмитрия Светозарова, русского бизнесмена и путешественника...
Я расслабил было кончики пальцев, собираясь соскользнуть обратно на землю. Нет, сперва я ещё раз всмотрюсь в её лицо...
Его нельзя было назвать безмятежным. Между бровей обозначилась знакомая морщинка, уголки рта опущены... Вдруг её губы задрожали и раскрылись.
— Ладно, мам, — невнятно пробормотала она.
Белла разговаривала во сне.
Отвращение к себе было задушено жгучим любопытством. Я не смог побороть искушение: эти незащищенные, неосознанно произнесённые мысли служили для меня безумно соблазнительной приманкой.
Я подёргал раму. Окно не было заперто, но поддавалось с трудом, видно, его долго не открывали. Я потихоньку отодвигал его, съёживаясь при каждом, даже еле слышном, скрипе металлической рамы. Надо будет захватить с собой немного смазочного масла в следующий раз...
Что? Следующий раз? Я потряс головой, опять проникнувшись отвращением к себе.
Я неслышно проскользнул в полуоткрытое окно.
В её маленькой комнате царил беспорядок, хотя следов пыли не было видно нигде. На полу возле кровати стояли стопкой книги, корешками от меня. У недорогого CD-проигрывателя были рассыпаны диски, увенчанные прозрачным пластиковым футляром от CD. Компьютер, которому было самое место в музее, посвященном устаревшим технологиям, утопал в бумажных завалах. Обувь разбросана по дощатому полу.
Я чуть было не ринулся к её кровати, чтобы прочитать названия на дисках и корешках книг, но вовремя вспомнил о намерении держаться на безопасном расстоянии. Поэтому я опустился в старое кресло-качалку в дальнем конце комнатки.
Неужели я когда-то думал о ней как о девушке с самой обыкновенной внешностью? Я припомнил её первый день в школе и моё презрение к тем ребятам, которые немедленно были заинтригованы ею. Но сейчас, вспоминая, каким они видели её лицо, я понимал их и не понимал себя: почему мне не удалось сразу же разглядеть ее красоту? Почему мне понадобилось столько времени, чтобы признать такую очевидную вещь?
Даже сейчас, когда она лежала передо мной — тёплая, бессознательно раскинувшаяся, в старой дырявой футболке и потёртых трениках, со спутанными и взъерошенными тёмными волосами, оттеняющими бледное лицо, с приоткрытыми пухлыми губами – у меня перехватывало дыхание. Вернее, едко подумал я, перехватило бы, если бы я вообще дышал.
Она больше не говорила. Наверно, сон сменился.
Не отрывая глаз от её лица, я размышлял о том, как сделать будущее хотя бы просто приемлемым, если уж изменить его я оказался не в силах.
Мысль о том, чтобы причинить ей боль, была невыносима. Тогда что же — я снова должен уехать?
Мои родные теперь не стали бы со мной спорить: прошло много времени, никто не свяжет моё исчезновение с давней аварией, подозрений не будет. Моё отсутствие никого не поставит в опасное положение.
Как и накануне днём, я ни на что не мог решиться.
Надеяться на победу в соперничестве с молодыми людьми, ухаживающими за ней, я не мог. При этом неважно, привлекали её эти ребята или нет. Я был монстром, и смотреть на меня иначе, чем на монстра, она никогда не сможет. Если бы Белла узнала правду обо мне, она бы ужаснулась и с отвращением убежала, вопя от страха.
Вспомнилась наша первая встреча на уроке биологии... и я понял, что такая реакция с её стороны была бы совершенно оправданной.
Было глупо воображать, что если бы я пригласил её на эти дурацкие весенние танцы, то она отменила бы все свои поспешно составленные планы и согласилась пойти со мной.
Не мне предназначено услышать её "да". Это будет кто-то другой, кто-то по-человечески тёплый. И я даже не смогу позволить себе — когда-нибудь, когда она скажет кому-то это "да", — начать на него охоту и убить, потому что она заслуживает его, кто бы он ни был. Она заслуживает счастья и любви с тем, кого выберет.
Я обязан сейчас поступить правильно. До сих пор я пытался обмануть самого себя мыслью, что мне всего лишь угрожает опасность полюбить эту девушку. Обманываться дольше не имело смысла.
К тому же — какое это имело бы значение, если бы я исчез? Уеду или останусь — для Беллы я никогда не стану тем, кем хотел бы стать. Не может быть и речи о том, чтобы она полюбила такого, как я.
Никогда.
Может ли мёртвое, ледяное сердце разбиться? Казалось, что моё может.
— Эдвард, — позвала Белла.
Я застыл. Её глаза были по-прежнему закрыты.
Неужели она проснулась и застала меня здесь с поличным? Она выглядела спящей, но ведь голос её был таким ясным...