Опрометчивое пари

Санди резко втянула в себя воздух, с ужасом ожидая реакцию матери на его слова, но Габриэла только взглянула на Дэмиона и сразу же отвела глаза.

— Похоже, передо мной стоит дивный выбор, — заметила она. — Я могу быстро умереть на операционном столе или отказаться от операции и умирать не спеша.

— Вы заблуждаетесь, Габриэла. Перед вами стоит вовсе не такой выбор, — тихо ответил Дэмион. — Удаление камней из желчного пузыря — это обычная, неопасная операция, так что вы должны делать выбор между смертью из-за иррационального страха — или преодолением этого страха и долгой жизнью совершенно здорового человека. Зная вашу репутацию профессионала, я не думаю, что выбор окажется для вас трудным.

Габриэла обхватила кофейную чашечку дрожащими пальцами.

— Вы не тем делом занялись, Дэмион. Вам следовало бы стать дипломатом. Я не сомневаюсь, что вы и жителей Аляски заставили бы проголосовать за налог на снегопады.

Он улыбнулся.

— Но до чего же свежая идея пополнения госбюджета! Вам следовало бы сообщить ее президенту. — Тут голос его смягчился. — Ну так как же, Габриэла?

Она подняла голову, гордо вздернув подбородок.

— До съемок моего следующего фильма осталось недели две. Полагаю, у меня нет причин отказаться встретиться с хирургом, оперировавшим вашего друга.

Дэмион поднес ее пальцы к губам.

— Браво, Габриэла! — нежно сказал он.

8

Санди была почти уверена, что мать не сдержит своего обещания, поэтому была приятно удивлена, когда Габриэла пошла на прием к доктору Мэтьюсу. А еще сильнее она удивилась, когда ее мать уже через двое суток после первого осмотра согласилась лечь в больницу.

К несчастью, непривычное послушание Габриэлы отнюдь не означало, что она справилась со своими страхами. Она больше не пыталась отрицать необходимость операции, но по-прежнему была убеждена, что ей суждено умереть на операционном столе. Она неохотно согласилась с тем, что доктор Мэтьюс производит впечатление умелого хирурга, но даже в те немногие минуты, когда испытывала хоть какой-то оптимизм, она была уверена, что скальпель вырвется из рук хирурга и так ужасно ее изуродует, что больше ни один мужчина не пожелает ее любить.

Санди оставила все попытки убедить мать в безосновательности ее страхов и только старалась смягчить ее тревогу, обещая все свое свободное время проводить в больнице. Несмотря на то, что у нее была масса работы в клинике, она вызвалась перед операцией переночевать в палате у матери на раскладушке, и доктор Мэтьюс приветствовал это с видимым облегчением. Он прописал Габриэле снотворное, но ту ночь она почти не спала. Уходя из больницы около шести утра, Санди чувствовала себя ужасно измученной. Ее мать встретила пришедших готовить ее к операции сестер в полной прострации: она молча лежала в постели, предоставляя им действовать. Спокойствие Габриэлы было таким неестественным, что Санди была встревожена ее состоянием и никак не могла сосредоточиться на проблемах своих пациентов. Несмотря на многие годы профессиональной самодисциплины, ее преследовало бледное, испуганное лицо матери и неожиданная теплота ее прощальных слов:

— До свидания, Санди, — сказала она. — Я была не слишком хорошей матерью, но ты не забудешь, что я по-своему любила тебя — настолько, насколько могла?

Санди толком не помнила, что именно ответила матери, но, возвращаясь в ее больницу днем, не могла отделаться от мысли, что ее ответ мог быть и получше. Она укоряла себя: как получилось, что она, прекрасно подготовленный психолог, в самый критический момент подвела мать, не сумев успокоить ее так, как надо.

Тревоги Санди еще больше возросли после того, что ей сказали на сестринском посту. Мисс Барини, сообщили ей, отправили на операцию по расписанию, но она все еще находится в операционной. Никто не желал объяснить ей, почему операция до сих пор не закончилась. Никто даже не желал говорить, сколько обычно длится операция на желчном пузыре.

Санди металась по комнате для ожидающих, сознавая, что тошнота, которую она испытывает, отчасти объясняется тем, что она не ела ни в завтрак, ни в ленч и почти не ела накануне за ужином. Она подумала было, не поискать ли ей, где можно купить сандвич, но при одной только мысли о еде ей стало совсем нехорошо. В комнате для ожидающих была кофеварка, и она налила себе чашку крепкого черного кофе. Это была как минимум седьмая чашка за этот день. Она невесело подумала, что у нее в организме скоро наберется такое количество кофеина, от которого даже слону станет не по себе.