ПАТОЛОГИИ

Сплёвываю кислую, горькую, поганую слюну.

Это глупо, что Скворец пошёл к тому парню, раненому, которого он забрасывал тряпьём. Блядь, это глупо, Скворец! У парня нет лица, ему отстрелили на хуй всю башку, чего ты идёшь на него смотреть? чего ты хочешь увидеть? чего ты тянешь мне нервы? может, когда мы уходили, он уже был мёртвый?

Я молчу, глядя в спину Скворца. У меня дёргается веко.

Скворец разворачивается, идёт мимо меня, не видя меня.

Я хватаю его за грудь левой рукой, рывком прижимаю к стене.

- Саня! - ору я, - Мне на хер это не надо, понял? Так вышло! Чего ты сам не унёс его на шее? Так вышло!

Саня бьёт меня по руке, освобождаясь. Вырывается, уходит.

Подбегаю к окну, даю длинную очередь в густой, мутный, безвкусный дождь, в полумрак… Рожки пустые, выбрасываю их с силой на улицу. Присоединяю, вытащив из разгрузки, полный рожок.

Выхожу в коридор. Иду туда, где толпятся сырые спины, грязные затылки, грязные руки, сжимающие горячие автоматы.

Несколько человек бестолково палят из автоматов вниз, в пролёт лестницы, пытаясь очистить проход, чтобы нам спуститься на первый этаж и вырваться в овраг, чтобы уйти отсюда, убежать.

Астахов бросает пустую «трубу» вниз, - у него больше нет зарядов.

- Патроны есть? - спрашивают у меня несколько человек.

Я не отвечаю, злой, пустой, никчёмный, никакой, прохожу мимо.

Нет патронов, нет патронов, нет. Есть, но мало. Не дам.

Бегу по лестнице вверх, на чердак.

На чердаке полутьма, сырая затхлость. Кеша лежит спокойно, словно спит. На затылке его бугрится сукровица. Его убили выстрелом в лицо, - вижу я, присев рядом.

Забираю Кешино «весло». Кеша валится на бок. Иду, пригибаясь под балками к выходу, - у выхода меня ждёт Скворец. Ничего не говорю.

Где-то рядом грохает разрыв, нас подкидывает.

По нам бьют снизу, с первого этажа. Они нас не выпустят. Они нас всех здесь угробят.

Быстро, молча спрыгиваем вниз, не оставаться же здесь, на чердаке…

Видим, что нескольких наших парней, рванувших на первый этаж, сразу положили из пулемёта… Они скатились по лестнице, их, нелепо раскоряченных, убивают в сотый раз, стреляя и стреляя в мёртвые тела, которым больше не ведомо отчаянье, преисполняющее нас.

Все остальные толпятся на втором этаже.

Бросаю на пол ненужное мне «весло».

Прибежал Хасан:

- Семёныч! Три гранаты осталось! У Плохиша - три гранаты!

Стоим в коридоре, грязные, сырые, усталые, но не желающие смерти.

Смотрю на Семёныча.

Семёныч, ну выведи нас…

- Туда! - указывает Семёныч на большое, побитое окно - в пролёте между вторым и третьим этажами, - Некуда больше, ребятки!

Будем прыгать в овраг, в грязь и воду, заполнившую его, подошедшую в упор к школе…

- У кого гранаты остались? - орёт Семёныч.

Несколько парней выходят из толпы.

- Костя, - Куцый обращается к Столяру, - организуй! На первый этаж - «дымы»! И прикрытие, пока ребятки будут выбираться! Плотней огонь, гранаты! Последний рывок, ребятки! Выйдем, родные!

Пацаны извлекают «дымы» из разгрузки, - длинные трубки, которые, расчадившись, должны спрятать нас от стреляющих в нас.

- Первыми кто пойдёт? - Семёныч оглядывает пацанов, указывает на близстоящих, на Диму Астахова, на дёрнувшегося от указующего пальца командира Аружева, - Как выпрыгните, ебашьте в дверь первого этажа! В запасный выход! Вася, Руслан, ясно?

Спустя несколько секунд на первый этаж летят «дымы» и следом - последние гранаты…

Столяр, сам Семёныч, Вася Лебедев, прыгая по ступеням, бегут к площадке, подскакивают к окну, лупят ногами, обивая стекло. Выпрыгивают первые, я не вижу, как они падают…

Хасан кричит на рацию, вызывая Плохиша.

Взглядываю на Саню, - ему даже не надо ничего объяснять.

- Хасан, мы сбегаем! - говорю я Хасану, - Там ещё Конь.

Грохочем разбитыми, серыми берцами по коридору. У поворота чуть замедляемся, выглядываем. Плохиш присел на одно колено, держа в чуть отведенной назад левой руке гранату, без кольца, - напряженный, словно прислушивающийся.

- Плохиш, уходим! - кричу, подбегая.

Плохиш кидает гранату, берёт автомат.

- Чего, трап подогнали? - спрашивает.

Не понимаю, о чём он говорит.

Дав напоследок длинную очередь, Плохиш не очень спешно бежит по коридору.

- Ну, вы скоро? - орёт он, обернувшись.

Машу рукой, - иди, мол.

Вызванный Скворцом, Андрюха-Конь выходит из «почивальни», - почему-то с распухшим лицом, весь в глубоких, полных влагой, - то ли потом, то ли гноем, то ли кровью, - царапинах, с желтыми оскаленными зубами, раздражённый, словно никуда не собирался идти, словно он зверюга, зверина у которого отняли кровавый кус мяса или женщину, голую, розовую.