Грешница

Она промолчала. Не стала отрицать.

— Почему ты просто не скажешь мне, в чем дело, черт возьми? — рявкнул он.

Злость, прозвучавшая в его голосе, удивила Джейн. Дин был не из тех, кто поддавался эмоциям. Когда-то это ее бесило — получалось так, что она не умеет держать себя в руках и закипает по любому поводу. Их роман начался, потому что она сделала первый шаг, а не он. Она наплевала на гордыню, рискнула быть женщиной, и куда это ее привело? Полюбила мужчину, который по-прежнему оставался для нее загадкой. Мужчину, у которого единственным проявлением чувств была злость, прозвучавшая только что в его голосе.

И это ее тоже разозлило.

— Нет смысла толочь воду в ступе, — сказала она. — Нам придется работать вместе. У нас нет выбора. А все остальное — у меня сейчас нет сил с этим разбираться.

— А с чем нужно разбираться? С тем, что мы спали вместе?

— Да.

— Кажется, раньше ты была не против.

— Это случилось, и все. Я уверена, для тебя это было так же важно, как и для меня.

Он замолчал. «Задела? — подумала она. — Обидела?» Ей казалось, невозможно обидеть мужчину, лишенного эмоций.

Риццоли удивилась, когда он вдруг рассмеялся.

— Сколько же в тебе дури, Джейн, — сказал он.

Она повернулась и посмотрела на него как будто со стороны, — поразившись тому, что видит в нем все то же, что когда-то находила привлекательным. Волевой подбородок, умные серые глаза. Аура командира. Можно как угодно оскорблять его, но все равно будешь сознавать его превосходство.

— Чего ты боишься? — спросил он.

— Не знаю, о чем ты.

— Что я тебя обижу? Что уйду первым?

— Для этого надо хотя бы появиться.

— Да, ты права. Я не мог. Сама знаешь, с нашей работой…

— С этого и надо начинать. — Она поднялась, чувствуя, как хлынула кровь к онемевшим ногам. — Ты в Вашингтоне, я здесь. У тебя своя работа, от которой ты никогда не откажешься. У меня тоже работа. Компромисс невозможен.

— Звучит как объявление войны.

— Нет, простая логика. Я пытаюсь быть практичной. — Она развернулась и направилась к выходу.

— И еще пытаешься защититься.

— А разве это плохо?

Она обернулась.

— Тебя ничем не прошибешь, Джейн.

— Потому что я этого не позволю.

Они покинули часовню. Пересекли двор и вышли за ворота, которые с лязгом захлопнулись за ними.

— Думаю, не стоит биться головой об стену, — сказал он. — Я готов на многое ради тебя. Но ты тоже должна идти навстречу. Ты тоже должна чем-то жертвовать.

Он развернулся и направился к своей машине.

— Габриэль! — окликнула она.

Дин остановился и обернулся.

— А как ты представлял себе нашу встречу?

— Не знаю. Но мне казалось, что ты по крайней мере будешь мне рада.

— А что еще?

— Что мы опять будем трахаться как кролики.

Она усмехнулась и покачала головой. «Не искушай меня. Не напоминай мне о том, чего мне так не хватает».

Он посмотрел на нее.

— Я бы согласился и на первое, Джейн, — сказал он. Потом скользнул в машину и захлопнул дверцу.

Она смотрела ему вслед и думала: «Трахались как кролики, вот и началась эта неразбериха».

Она поежилась и взглянула на небо. Всего четыре часа, а казалось, ночь уже вступает в свои права, отбирая у дня последние мазки серого света. У Джейн не было перчаток, а ветер так свирепствовал, что обжигал пальцы, пока она доставала ключи и открывала дверцу машины. Сев за руль, она попыталась вставить ключ в замок зажигания, но пальцы онемели и не слушались.

Она замерла, держа ключ в замке.

Вдруг вспомнились руки прокаженной, пальцы, изъеденные до култышек.

И из глубин подсознания внезапно всплыл вопрос о женских руках. Что-то мелькнуло в разговоре, а она это упустила.

«Она сказала, что я грубая, потому что я спросила, почему у той тети нет пальцев».

Джейн вышла из машины, вернулась к воротам и долго звонила в колокол.

Наконец появилась сестра Изабель. Выцветшие глаза неодобрительно глядели на Риццоли сквозь решетку.

— Мне нужно поговорить с девочкой, — сказала Риццоли. — С дочкой миссис Отис.

* * *

Нони оказалась в старой аудитории в конце коридора; она сидела там одна, болтая ногами, за старым преподавательским столом, который был усыпан цветными карандашами. На монастырской кухне, где миссис Отис готовила ужин, было значительно теплее, и аромат свежеиспеченного печенья с шоколадной крошкой доносился даже до этого дальнего крыла, тем не менее Нони предпочла спрятаться в этой холодной комнате, подальше от ядовитого языка и неодобрительных взглядов матери. Девочка, казалось, даже не замечала холода. Она зажала в ручонке ярко-зеленый карандаш и, высунув от усердия язык, рисовала искры, сыплющиеся из головы человечка.