Дом одиноких сердец

— А где он сейчас? — спросила Даша.

— Мангуст-то? Да умер, разумеется. Причем смерть его была, можно сказать, поучительна: разорвался ремешок, которым Рогожин своего мангуста привязывал, и тот вылетел из крутящейся карусели, врезался в стену и расшибся насмерть. Мишка в тот же день карусель сломал и выкинул. Вот так-то.

Петр Васильевич посидел немного молча, вспоминая о чем-то, потом качнул головой и поднялся.

— Ну что ж, Дарья Андреевна, давайте собираться. Вас уже Проша заждался, а у меня сегодня, чувствую, работа не пойдет.

Боровицкий проводил ее до выхода, они попрощались, и Даша побежала к Проше. Пес спокойно спал под кустом, время от времени дергая во сне лапами. Даша разбудила его, и они двинулись к выходу с территории пансионата, но тут ей пришло в голову, что нужно узнать у Боровицкого день следующей встречи, чтобы не заставлять того лишний раз ходить к дуплу. Она быстро вернулась обратно, но старика в комнате уже не было. В растерянности Даша, выйдя на крыльцо, завертела головой, не понимая, куда он ушел, и увидела знакомую фигуру слева от корпуса. Даша побежала туда и завернула за угол как раз вовремя, чтобы увидеть Боровицкого — тот садился в новый темно-синий «БМВ». Встав от удивления столбом, Даша смотрела, как он небрежно достает ключи, как открывает дверцу и садится на водительское место, как машина мягко трогается с места и быстро набирает скорость, исчезая за соснами.

Боровицкий давно уехал, а она все стояла на месте, ощущая, как тычется ей в ладонь мокрый нос ничего не понимающего Проши.

* * *

«Ну что ж, первая часть плана выполнена: я нашел человека, который был мне необходим. И если бы я верил в судьбу, то сказал бы, что он — подарок судьбы, настолько своевременным было его появление. Меня уже подгоняет время — то самое, про которое банально говорят „неумолимое“. Оно действительно такое, пусть определение и звучит так банально.

Осталось выполнить вторую часть, а она не менее важна, чем первая. От того, удастся ли мне по своему вкусу выбрать облик милой, но несговорчивой дамы с косой, зависит слишком многое — для меня, пожалуй, больше, чем жизнь. Потому что смерть куда важнее. Смерть, которая ходит за мной по пятам так непринужденно, что временами мне становится смешно. И то, что это смех обреченного, ничего не меняет».

Ирина Уденич, много лет назад

Муж ушел от Ирины после того, как она удочерила Танюшу. Конечно, на самом деле они давно не были мужем и женой, но такого решительного шага Ирина от него не ожидала.

— Все, Ирина, ты как хочешь, а я ухожу, — заявил, пряча глаза, Генка в тот вечер, когда Танька устроила первый большой скандал после приезда из детского дома.

— А меня с собой не прихватишь? — просительно протянула Ирина и, когда Генка поднял на нее изумленные глаза, от души расхохоталась. «Вот дурак, а? Нет, таких дураков — еще поискать!» — Да ладно тебе, чего вылупился? — с нескрываемым презрением сказала она. — Иди куда хочешь, никто тебя здесь не держит.

Но на самом деле она была немного удивлена — надо же, такой слизняк, а решился уйти. Да ведь куда уйти-то — к своей дряхлой мамаше, которая всю жизнь его со свету сживала! Ирина была невысокого мнения о муже, еще когда выходила за него: да, собственно, и вышла-то только потому, что ребеночка очень хотелось. А, кроме Генки, никто ей руку и сердце не предлагал: Ирина была крупная, тяжеловесная, с мужскими повадками, в общем, что называется, девушка на любителя. Генка и оказался таким любителем. Однако, если Ирина знала, за кого выходила замуж, то вот для Генки их семейная жизнь оказалась большим сюрпризом. Неприятным.

Ирина родила Павлика ровно через девять месяцев после свадьбы. К ее огромному горю и стыду, родила не сама — ей сделали кесарево сечение. «Да я ж не смогу родить больше! — убивалась Ирина после операции. — Что ж я за мать такая?!» На ее рев прибежала пожилая медсестра, сунула ей стакан воды и, пока роженица, клацая зубами о его холодные граненые стенки, заглатывала в себя воду, сказала, словно отрубила:

— Дура ты! Мать не та, которая родить может, а та, которая воспитала. Интересно, тех, что рожают, а потом бросают, тоже матерями называть надо, а?

Ирина подняла на нее заплаканные глаза, сглотнула и попросила жалобно:

— Ребеночка можно посмотреть?

— Через полчаса посмотришь, — отрезала медсестра. — И чтоб никакого рева больше. Всполошишь нам всех рожениц.