Алмазный эндшпиль

– Что там с дождями? – недовольно повторил он.

– Так в статье написано, – оправдался начальник службы безопасности, – вот, мне ребята с немецкого перевели. На самом деле про немца толком ничего не известно. Гостиницами этот Краузе давно уже сам не управляет, в основном путешествует по миру.

Хрящевский фыркнул:

– Не насмотрелся еще на мир-то, лось немецкий?

– Он не немецкий, – внезапно заступился за Генриха Дымов. – У него корни русские. И он не просто так ездит, а выискивает редкие камни. Коллекционирует он их.

– Вот это уже ближе к делу, – похвалил Николай. – А то начал с дождичка.

– Коллекция у него непонятная: толком ее никто не видел. Один журналист был у Краузе в гостях и рассказал, что у того в подвале что-то вроде бомбоубежища. А в нем комната с драгоценностями. Якобы он даже видел своими глазами…. – Дымов сверился с записями и прочел по бумажке: —…два изумруда Лепре и белый алмаз «Конкистадор». Но Краузе позже объявил, что журналист все придумал и никакого бомбоубежища у него под домом нет, а камней и подавно. Чуть было до судебного процесса не дошло, но потом журналист взял все слова обратно, и на этом заглохло.

– «Конкистадор»! – Хрящевский уважительно присвистнул. – Если журналюга не соврал, то старикан непрост, ой как непрост!

– Наоборот, если он соврал, – поправил Дымов. – Ну, потом соврал. В смысле, не сначала соврал, а потом сказал правду, а наоборот.

Николай холодно смотрел на него, и Валентин Петрович смешался и замолчал. Пауза угрожающе затянулась.

– Ладно, – сжалился Хрящевский. – Что там еще у тебя?

– В общем, больше ничего, Николай Павлович, – признал Дымов. – Есть еще про семейное положение: был женат, развелся двадцать лет назад, детей нет. В сорок лет получил образование геммолога, еще слушал курс лекций по истории драгоценных камней.

– Увлеченный мужик.

– По-русски говорит, но не очень хорошо. Последний раз приезжал в Россию пять лет назад, был в Питере и, по слухам, уехал с каким-то редким аметистом. Этот аметист ему сосватал питерский приятель Вермана, тоже ювелир. Через него Верман и вышел на Краузе. Это нам Белов рассказал. Кстати, Николай Павлович, что с перевозчиком-то будем делать?

Хрящевский раздраженно махнул рукой.

– Потом, Дымов, все потом. Перевозчик никуда не денется. А вот Верман, сука, сейчас провернет сделку и будет сидеть при деньгах, как пахан на общаке. Не для того я Алину к нему подсылал, чтобы он мне все сорвал и сухим из воды вышел.

Дымов осмелился заметить:

– Сухим-то все равно не выйдет.

– Выйдет, не выйдет – какая разница?! – вспылил Хрящевский. – Мне нужно, чтобы он свое дело сделал, лег под Амана с нашими камушками! А он, карась жирный, с крючка пытается сорваться, извивается, хвостом бьет… Где сейчас Белов? А?!

Дымов облизнул пересохшие губы:

– С ними, Николай Павлович. Обо всех их делах докладывает, как и договаривались. Четкий мужик, ничего не скажешь: без него мы проворонили бы вермановские шашни за нашей спиной.

– Не «мы», а «ты», – зло поправил Хрящ. – Ты проворонил бы! Ладно, расслабься… На какое время назначена сделка?

– Белов сказал, что Верман успел вчера до закрытия банка отвезти немца в хранилище, – заторопился начальник службы безопасности, – и тот убедился, что бриллиант настоящий, не подделка.

– Вдвоем ездили?

– Да, больше никого не было. За ними наш человек следил на улице, а потом в банк зашел. Уверяет, что в хранилище они спускались вдвоем.

Хрящевский поразмыслил немного, пощипывая толстую губу. Вдвоем? Без эксперта? Как же Краузе определил, что Верман подсовывает ему не подделку, а настоящего «Голубого Француза»? Неужели сам?

– Ну да, все верно, – пробормотал он. – Старикан ведь геммолог, у него наверняка и инструменты с собой были.

Дымов подтвердил, что немец действительно таскал за собой довольно объемный рюкзак.

– Значит, проверил… Кстати, Дымов, ты отправил людей к Ольховской, как я говорил?

Валентин Петрович не отправил людей, а лично съездил к старенькой Анне Андреевне. После случая с курьером он не рискнул полагаться на своих помощников. Тем более, что за провал в таком важном деле Хрящевский снял бы с него голову.

Старушонка оказалась доверчива, как ребенок, и преспокойно пустила представительного Валентина Петровича в свою квартиру. Она обитала в четырехкомнатной «сталинке» с длинным коридором, по которому бесшумно шныряли дымчатые коты. В просторных комнатах с высокими потолками крошечная старушка смотрелась как музейный экспонат или восковая кукла – уменьшенная копия живой женщины.