Алмазный эндшпиль

Наконец оба уселись, присматриваясь друг к другу.

– Я в первый раз прилетел в Москву весной, – сказал Краузе по-русски, со смешной тщательностью выговаривая слова. – Очень красиво. Мне нравится.

– Вы часто бываете в России?

– Редко, – вздохнул Генрих. – Но она становится хорошей… Как это сказать?

– Хорошеет, – подсказал Верман.

– Да! Хорошеет. Люди, – подумав, добавил он, – люди на улице немножко дикие. Но это потом пройдет. Пятьдесят, сто лет, я не знаю… И пройдет.

Официант принес меню, и Генрих замолчал, придирчиво выбирая блюда.

– О! – обрадовался немец, увидев знакомое название. – Гречневая каша! Это обязательно надо есть.

Моня, который терпеть не мог гречку, заказал ее же, и оба попросили суп.

– Что вам еще понравилось? – с улыбкой спросил он.

Генрих сосредоточенно расправил салфетку, чтобы не осталось ни одного смятого уголка.

– Машины, – наконец сказал он. – Как они едут… Такая свобода! В Мюнхене ты на секунду припарковался в плохом месте, и к тебе уже идет полицейский. В Москве можно парковаться на голове у полицейского. Он не будет рад, но вы можете заключить договор.

– Договориться.

– Да! И ты снова едешь как хочешь – вперед, назад, поперек. Нет ограничений.

– И вам это нравится? – удивился Верман. – После ваших строгих правил? Не могу поверить.

Генрих Краузе торжественно постучал себя кулаком в грудь:

– В душе я русский! А какой же русский не любит быстрой езды, как сказал великий Пушкин! Пушкина я тоже люблю. О, вы смеетесь, герр Верман!

Но и сам тоже рассмеялся, с комическим видом разводя руками.

– Прошу вас, никаких герров! – запротестовал ювелир. – Коли уж я называю вас Генрихом, то и вы зовите меня Моней.

Принесли салат, а за ним суп. Посередине стола официант величественным жестом поставил глиняный горшок и ловко снял крышку. Из горшка дохнуло умопомрачительно. Официант с длинными пальцами пианиста виртуозно разлил суп по тарелкам, и Генрих взмахнул ложкой, как смычком, приглашая Моню приступать.

Приступили. Обжигаясь, дуя на ложку с багрово-золотистым, хором съели суп, не говоря ни слова, и одновременно откинулись назад.

– Песня, – выдохнул Генрих Краузе.

Моня лишь кивнул, сыто отдуваясь.

– Этот повар – он тот, кто делает чудо… – Краузе щелкнул пальцами, вспоминая слово. – Как это по-русски…

– Волшебник, – выручил Моня. И тут же добавил на прекрасном немецком: – Генрих, если хотите, давайте говорить на вашем языке. Или мне лучше называть вас герр Краузе?

– Ну мы же договорились, – обиженно протянул старик, переходя на баварский диалект. – Никаких герров. Вы правы, на немецком будет удобнее. Я давно не практиковался в русском, к сожалению, забыл половину слов. Но этот суп – он не требует слов, он требует музыки. Без ложной скромности скажу, что я умею слышать музыку в прекрасном, что бы это ни было: суп, женщина или бриллианты…

Повисла крошечная пауза. Верман сцепил пальцы на животе и подобрался: вот теперь начинался разговор.

– Счастливая способность, – согласился он. – Надеюсь, у вас будет возможность оценить «Голубого Француза» и послушать, как он звучит. Думаю, это соната!

…Генрих Краузе вернулся в гостиницу «Метрополь» поздним вечером. Таинственно улыбаясь, взял у портье ключи и поднялся наверх, насвистывая старинный ригодон. Номер, по его мнению, был слишком вычурным, но это искупал прекрасный вид из окна: на многолюдную площадь, обрамленную деревьями.

– Чудесно, чудесно, – пробормотал по-русски довольный Краузе, ставя ударение на «у».

Пока все шло замечательно. Этот город, в котором Генрих не был так давно, очаровывал его, как и прежде. И с Моней Верманом все складывалось более чем удачно, хотя Генрих, что уж скрывать, заранее настроился на неприятные сюрпризы.

– Голубой Француз! – пропел Краузе на мотив ригодона. – Голубой, голубой, голубой француз!

Лег в кровать и через пять минут уже спал, мечтательно похрапывая.

На следующее утро Валентин Дымов докладывал Хрящевскому:

– Вот что о нем известно: он миллионер, владелец сети гостиниц в Германии. Старикан со странностями. Всегда путешествует один, хотя его уже два раза пытались похитить, везде ходит пешком, при этом панически боится дождей.

– Каких еще дождей? – раздраженно осведомился Хрящевский. – Дымов, ты по делу, по делу давай!

Николай с утра был сердит, но не из-за Краузе. Дымов знал, что еще полгода назад к шефу просочилась информация: китайские умельцы освоили технологию заполнения пустот в драгоценных камнях. Услышав об этом, Хрящевский загорелся и решил во что бы то ни стало выкупить ее. Однако столкнулся с неожиданными трудностями – то ли изобретатель сбежал, то ли китайцы хитрили, но только ничего не получалось. Переговоры с узкоглазыми окончательно зашли в тупик, и Хрящевский злился, не получив желаемого.