Бессонница

Ральф одновременно и видел, и не видел этого; так погруженный в собственные мысли человек подчиняется сигналам светофора, на самом деле даже не замечая их. Мысли его были заняты ощущением deja vu, нахлынувшим на него в тот момент, когда они с Луизой вышли из лифта в этот мир, где даже еле слышное поскрипывание туфель медсестры по линолеуму напоминало попискивание системы жизнеобеспечения.

«Четные номера палат слева, нечетные — справа, — подумал Ральф. —А 317-я, в которой умерла Кэролайн, находится как раз за постом медсестер. Я помню. Теперь, снова очутившись здесь, я помню все. Как косым квадратом на ее кровать из окна падал свет в солнечные дни. Как, сидя на стуле для посетителей, можно было видеть столик медсестры, в чьи обязанности входило делать записи в журналах, отвечать на телефонные звонки и заказывать пиццу».

Без изменений. Все то же самое. Снова стояло начало марта, конец хмурого, неповоротливо томительного дня, в окно палаты N317 стучит морось, а он с самого утра сидит на стуле для посетителей, держа на коленях закрытую книгу Ширера «Взлет и падение Третьего рейха». Сидит и не желает подняться, даже чтобы пройти в туалет, потому что Страж Смерти уже совсем близко, потому что между каждым новым стуком проходит целая жизнь. Его старый друг торопилась на поезд, Ральф хотел находиться на платформе, чтобы проводить ее. Существовала лишь одна возможность не пропустить отход поезда.

Звук бьющегося о стекло дождя слышался отчетливо, потому что система жизнеобеспечения уже была отключена. Ральф сдался в последнюю неделю февраля; Кэролайн, никогда в жизни не терявшей надежду, потребовалось время, чтобы получить его послание. И что там было написано? То, что в изнурительном сражении Кэролайн Робертс с раком победил рак этот бессменный чемпион-тяжеловес.

Ральф сидел, смотрел и ждал, а дыхание Кэролайн становилось все менее уловимым — продолжительный вдох, плоская неподвижная грудь, растущая уверенность, что это именно последний вдох, что Страж Смерти примчался, поезд прибыл на станцию, чтобы забрать единственного пассажира.

А затем снова бессознательный выдох, когда Кэролайн выпускала из легких запас недружелюбного воздуха, уже не дыхание в обычном смысле этого слова, а лишь рефлекторные скачки от одного вдоха к следующему — вот так же, качаясь, пьяница пробирается по темному коридору дешевого отеля.

Тук-тук-тук-тук, дождь скребет невидимыми коготками по стеклу, пока хмурый мартовский день вливается в мрачную мартовскую ночь, а Кэролайн завершает последний раунд в своем поединке. К тому времени она уже полностью перешла на автопилот; мозг, некогда существовавший под костью черепа, исчез. Его заменил мутант — глупый черно-серый уродец, который не мог ни думать, ни чувствовать, а только жрать, жрать и жрать, пока не сожрет сам себя.

Тук-тук-тук-тук; Ральф замечает, что трубочка дыхательного аппарата перекосилась, ждет, пока Кэролайн мучительно выдохнет, и поправляет трубочку. Ральф помнит, как запачкал тогда палец слизью и вытер руку салфеткой, взяв ее из коробки на столике. Он снова сел и ждал следующего вдоха, желая убедиться, что аппарат не перекосится снова. Но никакого следующего вдоха не было, и Ральф понял, что стук, раздававшийся, казалось, отовсюду начиная с прошлого лета, прекратился.

Он помнит, как ждал томительные минуты — одну, затем три, затем шесть, — не в состоянии поверить, что все хорошие годы и отличные времена (не упоминая о нескольких плохих) закончились вот так — просто и тихо.

Радиоприемник Кэролайн, настроенный на развлекательную станцию, тихо играл в углу, и Ральф слушал, как Саймон и Гарфанкел исполняли "Ярмарку "

Скарборо". Они допели песню до конца, их сменил Уэйн Ньютон. И тоже допел до конца. Последовал прогноз погоды, но прежде чем диск-жокей успел рассказать, какой погоды следует ожидать в первый день вдовства Ральфа — похолодания или перемены направления ветра, Ральф наконец-то все осознал.

Часы перестали отсчитывать время, поезд прибыл, спичечный коробок опустел.

Все метафоры отпали, осталась лишь замолчавшая навеки женщина. Ральф заплакал. Весь в слезах, он, пошатываясь, прошел в угол и выключил радио.

Ему вспомнились летние дни, когда они посещали курсы по изучению отпечатков пальцев, и ночи, когда они оставляли отпечатки пальцев на своих обнаженных телах. От этого воспоминания Ральф заплакал еще сильнее. Он подошел к окну, прислонился лбом к холодному стеклу и плакал, плакал. В эту первую ужасную минуту осознания он хотел только одного: умереть самому. Медсестра, услышав его плач, вошла в палату и попыталась нащупать пульс Кэролайн. Ральф посоветовал ей перестать разыгрывать комедию. Тогда она подошла к Ральфу, и ему показалось, что сейчас она попробует нащупать его пульс. Но вместо этого медсестра обняла его. Она…