Бессонница

Другой стороны савана. Выхода.

Тебя предупредили, проклятый Шот-таймер! И ты считаешь, что можешь дергать меня за усы? Что ж, посмотрим. Посмотрим!

И вновь Кровавый Царь подался на своем троне вперед, губы его искривились, а уцелевший глаз источал красное свечение. Ральф с трудом сдержал желание отдернуть опустевшую правую руку. Вместо этого он протянул ее к открывшемуся рту Кровавого Царя, рту, намеревавшемуся проглотить его руку, как в давние дни это пыталась проделать рыбина.

Нечто — не плоть — облепило его руку, а затем начало жалить, как тысяча оводов. Одновременно Ральф почувствовал, как настоящие зубы — нет, клыки — впились в его руку. Через секунду, самое большее две.

Кровавый Царь прокусит ему запястье и проглотит кисть.

Ральф закрыл глаза и моментально вошел в мысленный поток концентрации, позволяющий совершать перемещения между уровнями, — его боль и страх не стали здесь барьером, препятствием. Только на этот раз целью было не движение, а запуск в ход. Клото и Лахесис имплантировали мину-ловушку в его руку, и теперь пришло время воспользоваться ею.

Ральф почувствовал внутренний щелчок. Шрам на его руке моментально раскалился добела. Этот жар не приносил боли, но вырвался из него расходящимися кругами энергий. Его сознание зафиксировало титаническую зеленую вспышку, настолько яркую, что на мгновение Ральфу показалось, будто вокруг него взорвался Изумрудный Город Королевства Оз. Что-то (или кто-то) кричало. Высокий, режущий звук сводил с ума, вслед за криком последовал глухой удар.

Внезапный вихрь силы пронесся мимо Ральфа, распространяясь веерообразным потоком ветра и растворяющимся зеленым светом. Он уловил странный, искаженный образ Кровавого Царя, уже не красивого и вовсе не молодого, но древнего, скрюченного и наименее подобного человеку из всех пришельцев, когда-либо занесенных на шот-таймеровский уровень существования. Затем нечто открылось над их головами, обнажая прострел темноты, пронзаемый пересекающимися вихревыми потоками и разноцветными лучами. Казалось, Кровавого Царя будто ветром взметнуло в этот прострел, подобно опавшему листу. Краски становились ярче, и Ральф отвернулся, подняв руку, чтобы прикрыть глаза. Он понимал, что между его уровнем и непостижимыми пластами иного существования открылся канал; и еще он понимал, что если будет продолжать смотреть в это усиливающееся свечение, на эти (смертоносные огни) бушующие краски, то смерть станет для него не худшим, а наилучшим исходом. Он не только зажмурил глаза; он зажмурил свой разум.

А через секунду исчезло все — существо, представившееся Эду в качестве Кровавого Царя, кухня в их старом доме на Ричмонд-стрит, кресло-качалка его матери. Ральф стоял на коленях в шести футах над носом «Чироки», подняв руки вверх, как ребенок, которому частенько перепадает от жестоких родителей, а взглянув вниз, увидел Общественный центр и примыкающую к нему автостоянку. Вначале Ральфу показалось, что это обман, оптическая иллюзия, потому что фонари автостоянки словно расходились в стороны. Они напоминали толпу слишком высоких и очень худых людей, начинающих расходиться в конце грандиозного зрелища. Да и сама стоянка как бы… Ну… Расширялась. «Не расширялась, она приближается, — подумал Ральф. — Самолет снижается. Эд начинает исполнять роль камикадзе».

6

Ральф застыл на месте, не просто удивленный, а завороженный своим положением. Он превратился в мифическое промежуточное существо — определенно не в бога (ни один бог не может испытывать такую усталость и страх), но и не в такое земное создание, как человек. Так вот что значит настоящий полет; вот что значит смотреть на землю сверху, без всяких границ. Это…

— РАЛЬФ!

Крик Луизы пистолетным выстрелом разорвался в ухе. Ральф вздрогнул, и как только его взгляд оторвался от гипнотизирующего вида простирающейся внизу земли, он смог двигаться. Встав с колен, он прошел в самолет. Это действие далось Ральфу легко — так человек проделывает обратный путь домой.

Ветер не обдувал лицо и не откидывал волосы со лба, а когда левое плечо прошло сквозь пропеллер «Чироки», вертящиеся лопасти поранили его не больше, чем поранили бы дым.

Он увидел бледное красивое лицо Эда — лицо вечного странника — «он странником был в этом мире, — он, как скорбный дух, сюда был занесен» — герой поэмы <Поэма Дж. Байрона «Лара».>, читая которую Кэролайн всегда плакала, — и прежнее ощущение жалости и сочувствия сменилось гневом. Очень трудно по-настоящему гневаться на Эда — в конце концов, он лишь пешка, передвигаемая по шахматной доске, — и все же здание, в которое он направлял свой самолет, заполнено настоящими, реальными людьми. Невинными людьми.