Костер для инквизитора

Озеро спряталось за деревьями. Машин прибавилось. Перед переездом все они привычно снижали скорость.

«Зачем я еду?» – подумал Вячеслав Михайлович.

Впрочем, для него этот вопрос не требовал определенного ответа. Вернее, ответ «ни за чем» был бы ничуть не хуже любого другого. Главное – держаться внутреннего ритма. Без спешки и без медлительности. В равновесии. Зимородинский не строил предположений относительно неизвестного будущего. Будущее само определит себя. Не важно, что скажет ему Смушко. В любом случае действия Зимородинского будут определять не слова, а он сам.

Прозрачная от солнца белая ограда, изысканное литье. Зимородинский подъехал к воротам, и створки тут же покатились в стороны. Его ждали. Двухэтажный дом с острой крышей. Рядом – одноэтажный флигелек-пристройка. Вдоль ограды, с трех сторон – ровные стены сосен. Зимородинский вышел из машины, но запирать не стал. В окошке флигеля маячило усатое лицо. Наверняка охранник. У крыльца лежала черная немецкая овчарка. Карие внимательные глаза изучали Зимородинского.

Распахнулась входная дверь.

– Добрый день, Вячеслав Михайлович! Спасибо, что не побрезговали приглашением! – хозяин, широко улыбаясь, протягивал Зимородинскому обе руки.

Овчарка опустила морду на лапы и прикрыла глаза. Гость ее больше не интересовал.

– Добрый день, Григорий Степанович,– Зимородинский, тоже улыбнувшись, пожал протянутые руки. И шагнул в дом.

Смушко предупредительно отворил следующую дверь. Он оказался в точности таким, каким и представлял его Вячеслав Михайлович. Нечто среднее между Карлсоном из мультфильма (оригинальный мифологический Карлсон – резко отрицательный персонаж, вроде Бабы Яги) и любимым Зимородинским актером Леоновым. А доброжелательность Смушко – искренняя. Наигрыш Вячеслав Михайлович уловил бы.

И то, что повел он Зимородинского не в гостиную, а на кухню, тоже говорило о многом. Хорошо, когда человек не обижен умом. И еще лучше, когда ум соседствует с интуицией.

– Чаек из травок, как вы любите,– Смушко наполнил пузатую чашку. На чашке был изображен геральдический медведь с американским флагом в лапах. В чувстве юмора дизайнеру не откажешь.– Пирожками тоже не побрезгуйте. Изумительные, с клюковкой. А я, с вашего позволения, обычного чайку себе налью. И сразу к делу, если вы не против.

Зимородинский кивнул, попробовал чай. Терпимо. Для дилетанта.

– Вы ведь буддист? – спросил Смушко.

Маленькие глазки глянули остро, оценивающе.

– Не совсем,– Зимородинский поставил чашку, потрогал ус.– Григорий Степанович, мы ж не порося торгуем. Верите мне?

– Батюшка говорил: верить вам можно.

– Это да или нет? – усмехнулся Вячеслав Михайлович.

Некоторое время они молча мерялись взглядами. Наконец Смушко фыркнул:

– Ну да, хитрый я, хитрый! А ты – нет?

Зимородинский взял пирожок, надкусил.

– Вкусный,– признал он.– Но моя жинка вкусней делает. С вишнями.

Смушко восхищенно покрутил головой.

– Ох ты и хитрый! Ну, уговорил. Поехали к тебе.

– Ну как? – спросил Зимородинский.– Есть разница?

Смушко еще раз пригубил травяной чай, усмехнулся:

– А пива у тебя нет?

– Пива нет,– покачал головой сэнсэй.– Есть настойка золотого корня. На спирту. Могу налить…

– Налей.

– …десять капель.

– Чума на тебя! – Смушко в сердцах хлопнул ладонью по столу. Фарфоровые чашки негромко звякнули.

– Не возьмет,– хладнокровно произнес Зимородинский. Снял с подоконника пару зеленых каменных шаров, завертел на ладони.

– Малахит? – оживился староста.– Дай гляну.

– Гляди,– Зимородинский протянул шары.

– Ого, тяжелые!

– У меня и потяжелее есть. Нефритовые. Показать?

– Нефрит? Нет. Это, Михалыч, не наш промысел. Вижу, мастер точил. На, забирай. И накапай мне настойки своей,– ухмыльнулся.– Это тоже наш промысел.

Зимородинский выполнил просьбу, сел напротив, глянул кошачьими глазами, потеребил ус:

– Ну,– сказал он.– Выкладывай.

Глава пятая

– За все хорошее,– провозгласил Андрей.

Чокнулись, закусили.

От коньяка щеки девушек зарозовели. Даша целиком сгрызла копченую индюшачью ногу, положила кость, закатив глаза, погладила себя по животику.

– Хорошо жить, зная Истину,– глубокомысленно изрекла она.

Ира захихикала. Потом мысли ее переключились на другое:

– Андрей, а сколько вам лет?

– Мне хватает,– усмехнулся Ласковин.– А тебе?

– Двадцать.