Костер для инквизитора

– Льеж…

Ночью Ира попробовала забраться к Андрею под одеяло. Пришлось ее со всей деликатностью выставить. Хотя и говорят, что в подобных случаях нехорошо отказывать женщине. Но этой сопливке до женщины еще расти и расти, полагал Андрей. А вот смог бы он так же хладнокровно отправить ее подругу? Это вопрос.

В Питер прибыли с опозданием на два часа. Шел мокрый снег.

– Куда теперь? – спросил Ласковин.

Они вчетвером стояли на вокзальной площади.

– Домой?

Обе девушки дружно замотали головами.

– К Альбине,– распорядился Вошь.

Ласковин очень сомневался, что Растоцкой придутся по вкусу новые постояльцы. Особенно учитывая интимный характер взаимоотношений девочек и Воша. Но придержал язык. Ему-то какое дело?

Вошь и девушки уехали. А Ласковин остался. В сумке у Ласковина лежал общак «апокалиптян», куча бумаг, в которых он совершенно ничего не понимал, и «винт» с информацией, за которую могли спокойно пришить. Или наградить медалью.

«Вадим,– подумал Ласковин.– Вот кто мне нужен».

Глава шестая

Над головой Зимородинского высилась длиннющая стена пятнадцатиэтажки. Как представишь, сколько народу живет в такой коробке, сразу делаешься маленьким и незаметным. Но обитателям ее можно только посочувствовать. Особенно тем, кто имеет несчастье жить над входом в подвал.

Юра Матвеев появился точно в десять часов, как договаривались. Вынырнул из подсвеченной красным мигающим фонарем дыры. Этот фонарь – вместо вывески. Кому надо – тот знает. А знают многие. Но не все любят. Особенно родители.

– Здравствуйте, Вячеслав Михайлович!

– Привет. Много народу?

– Человек двести,– ответил Юра.

Зимородинский кивнул.

– Федя уже там?

– Угу.

Вячеслав Михайлович поглядел на пульсирующий красным зев. Нехорошее место. Грязное. И опасное. Не для него, разумеется,– для будущего. Но все равно любопытно.

– Пошли,– сказал он.

– Что, прямо так и пойдем? – изумился Матвеев.

– А что тебя смущает?

– Вячеслав Михайлович, может нехорошо получиться. Там такие мордовороты. И с цепями. Хотя есть такая тема, чужих тут не бьют. А за разборки выкидывают без обратного билета. Но это разговоры. Шизанутых до фига. Половина под кайфом. Фейс’а€ натурально отъехавшие. Черные шаманы, короче. Приложат цепью по башке – и не докажешь, что не сам упал.

– Фейса – это лица?

– Ну! – И продолжил деловито: – Давайте мы с Федькой ее найдем, а как она на выход намылится, аккуратно…

– Значит, ты опасаешься? – перебил Зимородинский.

– Ну, может, не стоит…

– Но ты там был, так?

– Я – одно, вы – другое. Я – пацан. Там таких море. А вы… Сэнсэй, вы сразу заметны.

– Заметен, говоришь? – Зимородинский похлопал Юру по спине.– Заметность воина, хлопче, зависит только от самого воина. Что они хоть проповедуют, эти черные шаманы?

– Да кто что. Один про правильную жизнь задвигает, другой – про градус посвящения, третий – что все говно, кроме «травы» или там «эксти». Про такое тусня лучше всего слушает. А один придурок чуть не повесился.

– И что? – заинтересовался Зимородинский.

– Сняли и спать уложили. Так и спит там на скамейке. Ор стоит хуже, чем когда «Зенит» гол забьет, музон наяривает, а он – хоть бы хны. Дрыхнет.

– Ор, говоришь?

– Угу. Вдруг подхватятся, орут и цепями машут. Это кто старики. А кто новые, те больше по стенкам жмутся. Но по рожам видно – тоже цепями помахать не против. Кстати, цепи тоже там продаются. Священные. Триста пятьдесят за метр.

– Недешево,– отметил Зимородинский.– Работа хоть хорошая?

Юра пожал плечами.

Из мигающей пасти подвала вывалилась компания, человек десять, погребла к остановке с хохотом и визгом. Спокойной ночи, дорогие сограждане.

– А девушек много? – спросил Зимородинский.

– Хватает. Только они тоже… звезданутые.

– Это ничего,– сказал Вячеслав Михайлович.– Ну пойдем, а то еще двери закроют.

– Шутите? Тут до шести утра не гоняют.

Помещение шаманской тусовки напоминало бункер. Или склад. Но Зимородинскому почему-то вспомнился виденный много лет назад самолетный ангар. Может, из-за обрешеченных фонарей на потолке. Но потолок, до которого можно было достать рукой, не очень-то подходил для ангара.

Привратник, нечто гориллоподобное в кожаной безрукавочке и цветных наколках вдоль бицепсов, восседал на ящике, посасывал пивко, входу-выходу не препятствовал. Вот и хорошо.

На стенах обычная корявая роспись соседствовала с глянцевыми плакатами. Лоснящийся Шварц улыбался «железным» мальчикам с гитарами, а улыбчивый Шива танцевал для таких же улыбчивых таиландских голышек. Присутствовала и поэзия: «Только йогнутый мудак фанатеет за „Спартак“,– посредством розового фломастера сообщал неизвестный стихотворец. Через весь вернисаж тянулись ядовито-зеленые, в капельках влаги, водопроводные трубы. Присутствовали также краны с надписями „питьевая вода“, хотя вода была явно из городского водопровода.