Пока не пробил час

С каждым днем чувство вины все больше и больше мучило его совесть. Приехал из губернского центра новый следователь – по всему видать, толковый! И Зыкин надумал идти к нему с повинной. Страшно было, ох, как страшно! Еще там, в тюрьме, он поклялся себе, что никто не узнает о его проступке. Но тогда ведь он думал, что от сонливости его никто не пострадал. А оказалось – убита госпожа Макарова! Это совсем другое дело! С другой стороны: если он покается, его наверняка уволят – а он так свою службу любит! «Да что там уволят! – вдруг схватился за голову Зыкин. – Арестуют как соучастника! Дети малые осиротятся, а позор какой на меня ляжет!..»

Страх и сомнения мучили его, ночами он стал плохо спать. И вот однажды, совершенно измаявшись, сказал себе вслух:

– А если тот вурдалак возьмет и еще одну женщину загубит? Хоть свою молодую невесту? Как мне тогда жить – Бог мое молчание не простит, кровь ее на меня падет! Пусть делают со мной что хотят, но только я по совести – пойду и сознаюсь! А может, и пощадят, учтут?..

Теперь, когда Зыкин решился, его охватило лихорадочное нетерпение. Через день ему выпадало дежурить по управлению – именно тогда он и хотел потихоньку зайти к господину Петрусенко, покаяться. А там – будь что будет! И вот этот день настал. Рано утром, приняв дежурство, Зыкин стал поджидать приезжего следователя. Тот пришел часа через два, прошел в свой кабинет. «Пойду, пока он один», – сказал себе Зыкин и перекрестился.

Викентий Павлович узнал Зыкина. Круглое лицо с носом-уточкой и висячими казацкими усами – один из здешних полицейских. Сегодня видел его у входа, значит – дежурный. Видимо, принес какое-то сообщение или депешу. Кивнул приветливо:

– Заходите, заходите! Что-то для меня?

– Покаяться хочу, господин Петрусенко, сознаться! Грех на мне!

Неожиданно страстная речь и просительно-покаянный взгляд рассмешили следователя.

– Дорогой мой, я ведь не священник… Если, конечно, ваша исповедь не касается убийств.

– Как раз и касается, господин следователь! А я, может, единственный, кто про то знает, про ночь, когда Веру Алексевну убили!

Викентий Павлович взял Зыкина за руку, заставил отойти от двери и плотно ее прикрыл. Минуту подумав, запер на ключ.

– Так нам никто не помешает, – объяснил. – Садитесь сюда, напротив меня, так удобнее будет разговаривать… Как вас зовут?

– Городовой Зыкин!

– Ну, так я вас называть не стану… Имя-отчество-то как?

– Алексей Мартынович…

– Меня называйте Викентием Павловичем. Итак, Алексей Мартынович, как вы сказали? Ночь, когда убили Веру Алексеевну? Вы что же, были где-то поблизости от их дома? Дежурили в том районе?

– Не-ет… Я охранял в тюрьме осужденного. Накануне как раз в аккурат суд прошел, этого Кокуль-Яснобранского виновным признали, а наутро за ним приехать должны были. Вот я и охранял его в ту ночь…

Зыкин смешался, замолчал. Петрусенко уловил его смятение, подумал: «По пустякам так не волнуются!» Его охватило предчувствие какого-то необычного поворота дела.

– Вот что, Алексей Мартынович, – решительно произнес он. – Рубите сплеча самое главное, так вам сразу станет легче!

«А детали мы потом обговорим», – подумал про себя.

Зыкин взглянул на него благодарно и начал:

– Заснул я в ту ночь. Никогда такого не бывало за всю службу, а в ту ночь – как мешком по голове дали! И камеру открытой оставил…

Петрусенко присвистнул и вскочил на ноги. Быстро прошелся из угла в угол, Зыкин только поворачивал за ним головой, вжатой в плечи. Вдруг Викентий Павлович так же стремительно сел на место, пристукнул ладонями о стол. Глаза его были чуть прищурены и словно искрились.

– А ключи? – спросил он почти весело. – Ключи-то?..

Зыкин безнадежно махнул рукой:

– Чего там!.. В дверях камеры оставил. Оба… и от входной двери тоже.

– Ну, и что дальше?

– Так… два часа проспал или даже больше. Испугался поначалу, а потом гляжу – заключенный спит себе в камере. От сердца отлегло, думаю: «Он и не знал, что не был заперт…»

– Дальше можете не рассказывать, – махнул рукой Петрусенко. – Все ясно: сначала успокоились, решили, что никто не узнает. А теперь мучаетесь: вдруг убийцу покрываете?

– Как вы точно это сказали, господин… Викентий Павлович! Замучился… Готов понести наказание!

– Это успеется… Давайте с вами, Алексей Мартынович, вспомним – не было ли еще чего-нибудь необычного? Вам ведь и раньше приходилось охранять заключенных?