Ареал. Цена алчности

Он машинально постучал пальцем по столу, воспроизводя гимн США. А ведь всё складывается не так уж и плохо. Проблема с лабораторией скоро будет урегулирована, в способностях Меркулова можно не сомневаться. Степанова со своим доцентом через пару недель вернутся в Москву не солоно хлебавши, и Прокопенко получит ещё один плюс в глазах Совета директоров. Святой отец-настоятель, он же игумен, или как там его, архимандрит, он же Евлантий, он же агент «Селезнёв», уже начал переводить на тайные офшорные счета Прокопенко откаты от бюджета, потраченного на ликвидацию последствий Выброса, а также прочей текучки. Вскоре движение средств будет закончено, после чего Прокопенко перераспределит суммы по офшорам членов Совета директоров, оставив себе свои два процента. Впрочем, Лозинский мог бы выделить ему процент и повесомее. У Евлантия и то три! Сколько ещё лет придётся расти, пока кто-нибудь из этих стариканов не уступит ему своё кресло? Состариться, сидя в Ухте, в его планы не входило.

А всё-таки жаль, что с Ферзем так все закончилось. Где бы теперь найти другого такого же головореза, готового на все ради пятидесяти тысяч долларов в месяц… и чтоб из руководства Службы Безопасности, и с влиянием, и с поддержкой сверху… Надо будет позже обдумать этот вопрос. Такой человек Прокопенко в любом случае необходим, не будешь же постоянно бегать на поклон к Меркулову. Так можно испортить себе репутацию в глазах его заокеанского начальства. Но кто-то должен держать руку, так сказать, на горле пролетариата! Вон, у Евлантия появился очередной особо любопытный умник, этот Феоктист. Лучше б у него не одна рука отсутствовала, а одна доля головного мозга! Если-таки докопается, придётся принимать меры. Ладно, посмотрим, кого генерал Белов пришлет на замену Салмацкому. Может, со временем и с ним удастся договориться о взаимовыгодном сотрудничестве.

— Генерал Воронцов на линии, — сообщил селектор голосом секретарши, и Прокопенко, тяжело вздохнув, потянулся за трубкой.

Предстоял нелегкий разговор. Генерал Воронцов был напрочь лишен разума, вместо этого у него в голове бушевал тайфун из всевозможных понятий о присягах, местностях, справедливостях, спасениях, долге и тому подобной ерунде. Мало того что он фактически жил в Поясе. Так ведь ещё и совал свой нос везде, где только мог, совершенно не вовремя пытаясь то улучшить быт не подчинённых ему работников нефтепромыслов, то помочь семьям погибших сотрудников ОФЗ, тоже не имевших к нему никакого отношения, то просто донельзя изматывал всевозможными инновациями в области спасения при чрезвычайных ситуациях. За все эти выходки капризного эмчеэсовца РАО приходилось платить живыми деньгами, но что поделать — должен же кто-то возиться с этим ходячим хламом, именуемым «населением», и защищать его от нашествия «Ареала». Издержки демократии. Лично он, Прокопенко, давно бы уже плюнул на все эти «пояса безопасности» и «меры предосторожности». Что толку стеречь «Ареал»? Удержать его мы не в силах, а удерживать от него и не надо. Сказано же русским языком: не влезай — убьёт! Если тупое быдло так тянет подохнуть — зачем им мешать? Пускай дохнут. А если у кого-то чрезмерно опухшее человеколюбие, так пусть отселят всех за пару сотен километров от Зелёной Зоны и введут смертную казнь на месте даже за попытку проникновения в глубь пояса отчуждения хотя бы на шаг! Проблема решится сама собой!

Прокопенко снял трубку и вежливо произнес:

— Здравствуйте, Геннадий Петрович! Как ваше здоровье? Да, я уже в курсе! Звоню, чтобы доложить о принятых мною мерах.

12

Берёзов открыл глаза и почувствовал, что Оковы уже не держат его. Он тут же рывком вскочил на ноги, готовясь сцепиться в рукопашной схватке с Лемуром или Ферзём, но ни того, ни другого рядом не оказалось. Исчезла и нелегальная лаборатория, и тело Ветра, и издающая отвратительные крики птичья стая, только что кружившая над головой. Иван понял, что находится где-то совсем в другом месте, среди пупырчато-кожистых синюшных кустов с жёлтыми потеками, и замер, внимательно оглядывая окрестности. Вокруг было тихо, лишь в десятке метров справа, за сине-жёлтой березой, негромко потрескивала чистая и аккуратная полянка. Едва Берёзов посмотрел на нее, тихий треск прекратился, но стоило ему отвести взгляд, как едва слышный звук возобновился, словно пустота, живущая над травой, потеряла к человеку интерес.