Долгая прогулка

Родственникам участников оставляют места в передних рядах. Он должен дойти и увидеть Джен.

Он вспомнил, что целовал ту, другую девушку, и ему стало стыдно.

Но откуда он знает, что дойдет? Мозоли… Судорога… Кровь из носа… Слишком высокий или слишком длинный холм. Как он может на что-то надеяться?

Может. Знает.

— Поздравляю, — сказал сзади Макфрис.

— А? Что?

— Полночь. Мы дожили до следующего дня, Гэррети.

— До Олдтауна еще сто пять миль, — устало сообщил Олсон.

— Кому какое дело? Гэррети, ты бывал в Олдтауне?

— Нет.

— А в Огасте? Черт, я всегда думал, что это в Джорджии.

— В Огасте я был. Это ведь столица штата. Там резиденция губернатора, кинотеатры, рестораны…

— Смотри-ка, в Мэне и такое есть, — ухмыльнулся Макфрис.

— Ну, если хочешь зайти в шикарный ресторан, потерпи до Бостона, — заметил Абрахам.

Кто-то сзади застонал.

Впереди раздались приветственные крики, и Гэррети насторожился. Там стояла обшарпанная ферма, на стене которой был прикреплен большой плакат, окаймленный лампочками и сосновыми шишками:

“Длинный путь. Мы за Гэррети! Родительская ассоциация графства Арустук".

— Эй, Гэррети, где твои родители? — крикнул кто-то.

— Дома сидят, — ответил Гэррети. В последние пятнадцать часов он вдруг обнаружил, что не так уж приятно, когда тысячи людей, столпившихся вдоль дорог, выкрикивают его имя и делают на него ставки («двадцать к одному» — сказал тот рабочий… Интересно, много это или мало?). Это пугало его. Толпа оказалась небольшой, и скоро дорога опять опустела. Они прошли еще один мост, на этот раз бетонный. Вода струилась внизу, как черный шелк.

С опаской подали голос сверчки, а минут через пятнадцать пошел дождь. Впереди кто-то заиграл на губной гармошке. Недолго (пункт 6: береги дыхание), но Гэррети узнал мелодию. Добрый старый Стивен Фостер. «Черный Джо» или еще что-то из расистской классики. Упился до смерти, бедняга. Как Эдгар По, если верить слухам. Еще По был некрофилом и хотел жениться на своей четырнадцатилетней кузине. Интересно, что он написал бы, если бы дожил до наших дней и увидел ДЛИННЫЙ ПУТЬ —?

Впереди кто-то начал кричать. Без слов, пронзительным детским голосом.

Темный силуэт метнулся к обочине за вездеходом (Гэррети и не заметил, когда вездеход нагнал их) и скрылся в лесу. Залп. Кусты ежевики затрещали под тяжестью упавшего в них тела. Солдаты выволокли за ноги невезучего беглеца — темнота скрыла его имя.

Гармошка заиграла что-то насмешливое, потом голос Колли Паркера велел ей заткнуться. Стеббинс сзади засмеялся. Гэррети вдруг почувствовал ненависть к Стеббинсу. Как он смеет смеяться над смертью? Этого можно ожидать разве что от Барковича. Баркович обещал сплясать на могилах, и в его распоряжении уже шестнадцать.

“Сомневаюсь, что у него хватит на это сил", — подумал Гэррети.

Острая боль пронзила правую ногу. Мускулы свело, потом отпустило. С бьющимся сердцем он ждал повторения судороги, но она не повторилась.

— Я больше не могу, — простонал Олсон. Его лицо висело в темноте, как белая маска. Никто ему не ответил.

Темнота. Проклятая темнота. Они все похоронены в ней заживо. До рассвета целая вечность, и многие из них его не увидят. Может быть, все.

Все они задохнутся здесь, под шестью футами темноты, крича и царапая сломанными ногтями крышки своих гробов. Священник наверху будет читать молитвы, а скорбящие родственники — шаркать ногами, торопясь на свежий майский воздух. И скоро они услышат шелест мириадов червей и жуков, спешащих к ним…

“Я схожу с ума", — подумал Гэррети.

Ветерок прошелестел по ветвям сосен.

Гэррети повернулся задом и помочился. Гаркнесс сопел на ходу: похоже, уснул. Гэррети вдруг стал слышать все, самые тихие звуки окружающей его жизни. Кто-то жевал; кто-то сморкался; кто-то тихо кого-то о чем-то спрашивал. Янник еле слышно напевал.

— Зачем я ввязался в это? — безнадежно спросил Олсон, вторя недавним мыслям Гэррети. — Зачем я согласился?

Никто не ответил. Как будто Олсон уже был мертв. Еще одно пятно света.

Они прошли кладбище, темную церковь и ступили на улицу еще одного городка.

В деловой части собрались посмотреть на них человек десять.

Они приветствовали проходящих, но непривычно тихо, словно боясь разбудить соседей. Самым молодым среди них был мужчина лет сорока в очках без оправы.

Гэррети развеселило, что ширинка у мужчины была почему-то расстегнута.