Сейчас все было точно так же. В каждой его жилке бурлила бесшабашная сила, наполняя его до краев пряным духом и горячей, влажной энергией секса. «Мне предстоит встретиться с убийцей лицом к лицу», — твердил он себе, но это были пустые слова. Где-то глубоко внутри себя он знал, что идет защищать своих женщин, и это было единственное, что имело значение.
Фортунато поднялся по лестнице на чердак. Было уже далеко за полночь, но из-за стальной двери орали «Роллинг стоунз». Он забарабанил в дверь кулаком. Во рту у него пересохло, а глаза все так же отказывались фокусироваться.
Дверь открылась.
На пороге стоял мальчишка лет семнадцати-восем-надцати, худой и бледный, но с хорошо развитыми мускулами. У него были длинные светлые волосы и лицо, которое можно было бы даже назвать красивым, если бы не обсыпавшие подбородок угри, неумело замазанные тональным кремом. На нем была желтая рубаха в черный горошек и вылинявшие джинсы-клеш.
— Вы что-то хотели?
— Поговорить с тобой, — ответил Фортунато.
— О чем?
— Об Эрике Нейлор.
Мальчишка и бровью не повел.
— Никогда о такой не слышал.
— Думаю, еще как слышал.
— Ты полицейский? — Не услышав ответа, он небрежно бросил: — Тогда проваливай.
Фортунато вспомнил, как разогнал джокеров из переулка.
— Нет, — сказал он, впившись взглядом в бесцветные глаза парня. — Впусти меня.
Парень с оглушенным видом поколебался, но не уступил. Фортунато ударил дверь плечом, и мальчишка, пролетев через всю комнату, рухнул на пол.
На чердаке было темно и оглушительно гремела музыка. Фортунато отыскал выключатель и включил свет — и невольно отступил на шаг, когда его мозг осознал то, что предстало его глазам.
Перед ним была квартира Леноры, вывернутая наизнанку: модная нынче мешанина из секса и оккультизма трансформировалась в пытки, убийства и насилие. Как и у Леноры, здесь тоже была пятиконечная звезда на полу, но эта была явно наспех, неровно нацарапана на дощатом полу чем-то твердым, а потом окроплена кровью. Вместо бархата, свечей, экзотического дерева имелся грязный матрас в серую полоску, груда грязного белья и с дюжину поляроидных снимков, прикрепленных к стене степлером.
Фортунато догадывался, что запечатлено на них, но все равно подошел к стене. Из четырнадцати обнаженных, искалеченных женщин он узнал троих. Самой последней, в правом углу, висела фотография Эрики.
Музыка продолжала надрываться, мешала ему думать. Он оглянулся в поисках проигрывателя и увидел, что мальчишка поднялся на нетвердые ноги и, шатаясь, подбирается к двери.
— Стой! — крикнул Фортунато, но без визуального контакта его приказ никакого эффекта не возымел.
Разъяренный и запаниковавший, он бросился на убийцу, схватил его за пояс и попытался швырнуть в голую оштукатуренную стену. Внезапно в руках у него очутилось взбесившееся животное, брыкающийся комок колен, ногтей и зубов. Фортунато инстинктивно отстранился и увидел блеснувшее лезвие огромной финки, острое, словно бритва, которое пронзило его пиджак, рубаху и кожу и вернулось обратно в крови.
Пистолет был заткнут за пояс брюк сзади, слишком далеко, чтобы успеть дотянуться до него прежде, чем лезвие вонзится в него снова, глубже и глубже, с треском разрезая кожу и плоть, убивая его.
Фортунато взглянул на лезвие. Сам не отдавая себе отчета, он устремил на него взгляд и сосредоточился изо всех сил — как тогда, когда он читал книги в квартире Леноры, как в том переулке в Джокертауне.
И время замедлило свой ход.
Теперь он видел на ноже не только свою собственную кровь, но и всех остальных тоже: кровь Эрики и тех, других женщин на фотографиях, смытую, но сохранившуюся в памяти металла.
Он попятился от безумного белобрысого мальчишки, медленно, как во сне, рассекая сгустившийся вдруг воздух, но все равно двигаясь быстрее, чем убийца и его нож. Он сунул руку за пояс и ощутил под пальцами гладкие контуры пистолета. «Роллинг стоунз» теперь пели медленно, точно заупокойную, и он вытащил пистолет, нацелил его на мальчишку и увидел, как широко распахнулись бледные глаза.
«Не надо его убивать, — подумал он внезапно. — По крайней мере до тех пор, пока не узнаю почему».
Он сдвинул дуло вправо, и когда оно уперлось мальчишке в плечо, спустил курок.
Шум зародился как вибрация в руке Фортунато, стремительно ускорился, превратился в рев, в удар грома, а потом время снова потекло в своем обычном ритме, и мальчишку отбросило назад, однако он перехватил нож из ставшей бесполезной правой руки в левую и снова бросился на предполагаемую жертву.