Дело гастронома № 1

– Понимаешь, мы должны расстаться! Это очень серьезно! Але, ты слышишь меня?

Маша, снова услышав голос Антона, тут же перестала рыдать и крепко прижала трубку к уху.

– Але, Антонка?! Это ты?!

– Да, это я!

– Антонка, приезжай ко мне! – выпалила Маша. – Я очень хочу тебя видеть! Очень-очень!..

– Мы должны расстаться…

– Почему?!

– Почему-почему? Должны – и все! Я перешел в разряд опасных людей и не хочу, а точнее, не могу после всего случившегося брать на себя ответственность за чью-то судьбу… Потому, черт возьми!.. Хватит молоть чушь! Это не телефонный разговор!..

– Антоша! – выкрикнула она.

– Не ори! Все!

И он бросил трубку.

– Истеричка!.. – пробурчал Антон и допил чай.

11

Церковь была небольшая, но тихая, чистенькая. Беркутов, не спеша, разглядывал старые, потемневшие иконы, развешанные по стенам, когда к нему из-за алтаря вышел священник. Тот был уже в преклонных годах, но живой и острый взгляд выдавал духовную мощь его натуры. Беркутов приблизился, перекрестился, а потом и поклонился святому отцу.

– Я Беркутов Георгий Константинович, – негромко проговорил он, и священник кивнул.

– Да-да, мне передавали.

Беркутов оглянулся. В церкви, шаркая подошвами, ходили две старухи, выбирая из чаш для свечей недогоревшие огарки и протирая церковную утварь.

– Извините, я мог бы с вами поговорить наедине? – обратился Беркутов к батюшке.

Священник пристально взглянул на него.

– Ты хочешь исповедоваться, сын мой?

Беркутов кивнул.

– Только я неверующий, даже наоборот, состою в коммунистической партии, так что… – Он запнулся, вытащил платок, вытер испарину.

Легкая улыбка мелькнула на губах священника. Он сочувственно взглянул на Беркутова.

– Мы никому в исповеди не отказываем!

– Только давайте назовем это разговором. Или беседой, мне так будет легче!

– Как вам угодно. Прошу!

Он провел Беркутова за алтарь, в небольшую комнату, где хранилась церковная утварь. Они присели на деревянную скамейку. Священник взял в руки крест.

– Я вас слушаю! – сказал он.

Георгий Константинович на мгновение задумался.

– В последнее время я часто думаю, что обеднил себя, лишив общения с Богом. Меня скоро арестуют, я стану изгоем, врагом государства, и все будут требовать моего расстрела, казни, распятия, как это все уже было не однажды, вы помните, а Бог, как мне кажется, никогда бы не оттолкнул меня от себя! Ведь правда?

Священник кивнул.

– Господь ко всем милостив! – кротко выговорил он. – Особенно к раскаявшимся!

– Вот я и хотел спросить: мог бы я молиться Господу и разговаривать с ним?

– Вы крещеный? – спросил священник.

– Да, бабушка в детстве меня тайно окрестила, надела крестик, и я всю войну носил его, даже Бога вспоминал на войне. Оттого, видимо, Господь меня в живых и оставил. Ни одного ранения не получил. А как только крестик снял, так и начались напасти!

Священник снова кивнул.

– А за что вас собираются арестовывать? – поинтересовался священник.

– Они считают, что я вор, взяточник! Но все, что я зарабатываю, я зарабатываю своим трудом, с детства чужой копейки не взял. Да, законы, возможно, нарушаю. Они меня осудят, но Господь пусть сам рассудит. Так можно?

– Можно!

Беркутов заулыбался, поднялся со скамейки.

– Спасибо вам, батюшка, за поддержку! Мне и вправду полегчало! Я долго собирался и, выходит, не зря к вам пришел. Спасибо вам, отче! Как много я потерял, что прежде не ходил к вам!

Беркутов не выдержал и поцеловал руку батюшке.

Георгий Константинович с тихой улыбкой на лице вышел из церкви. День был хоть и осенний, но теплый, солнечный. Беркутов, по обычаю, раздал нищим милостыню. На паперти сидели четыре калеки, и он выдал каждому по красненькой, по десять рублей. Те обрадовались, стали креститься и желать ему милостей Господних. Обернувшись, директор заметил сутулую фигуру филера в сереньком плащике, тоскливо поджидавшего его, но даже это не испортило ему хорошего настроения после встречи с батюшкой. Беркутов с облегчением вздохнул и не спеша двинулся по улице. Филер огляделся по сторонам и направился следом.

«Слежка длится третью неделю, филеры меняются каждые четыре часа подряд, раньше их не было, значит, они всерьез намерены меня арестовать, – с грустной усмешкой размышлял Беркутов. – Все играется по классической схеме. Объявление о намерениях и смертельный удар в сердце. Они следят, чтобы я не сбежал. Видимо, испрашивали разрешения наверху и ждали, когда Гришин умчится из Москвы. А он вчера уехал отдыхать. И теперь они свободны в своих действиях. Западня захлопнулась! С радостью сбежал бы куда глаза глядят, да уж не спастись! Только родных и сослуживцев насмешу!»