Помпеи

На краю кладбища он натянул поводья и подождал, пока не услышал стук колес по камням. Повозки у них были самые примитивные, крестьянские: оси у них поворачивались вместе с колесами, а колеса представляли собою круглые спилы бревен примерно в фут высотой. Их грохот, должно быть, слыхать за милю. Сперва мимо аквария проследовали волы; они плелись, опустив головы, и каждую упряжку вел погонщик с палкой. За ними тянулись неуклюжие повозки. Замыкали процессию рабочие. Аттилий пересчитал их. Все были на месте, включая Бребикса. Вдоль дороги тянулись установленные через каждые сто шагов каменные вехи акведука — тянулись и исчезали вдали. Между ними располагались круглые каменные крышки люков, через которые можно было попасть в туннель. При виде этой четкой, размеренной картины к акварию на миг вернулась уверенность. По крайней мере, он знал, как все это работает.

Аттилий пришпорил коня.

Час спустя, когда послеполуденное солнце опустилось к водам залива, они одолели половину пути через равнину. Потрескавшиеся от зноя узкие поля перемежались высохшими канавами. Позади исчезали в пыли стены цвета охры и сторожевые башни Помпей. А нить акведука неуклонно и неумолимо вела их вперед, к сине-зеленой пирамиде Везувия, высящейся над окрестностями.

Ноrа Duodecimo

[18.47]

Хотя камень чрезвычайно устойчив к сжатию, он неустойчив к давлению (максимальная сила, которую он способен выдержать, примерно равна 1,5 на 107 бар). Таким образом, давление остывающей и пузырящейся магмы легко превышает прочность камней, покрывающих резервуар сверху. И если это происходит до того, как магма затвердеет, извержение неизбежно.

«Вулканы: планетарная перспектива»

Плиний на протяжении всего дня наблюдал за тем, с какой частотой повторяется дрожь. Точнее сказать, это делал за него его секретарь, Алексион. Сам префект сидел за столом в библиотеке, вооружившись водяными часами и чашей с вином.

Праздник никак не повлиял на распорядок дня командующего флотом. Плиний работал ежедневно. Он лишь раз, ближе к середине утра, оторвался от чтения и диктовки, чтобы попрощаться с гостями. Плиний даже проводил их в порт. Луций Помпониан и Ливия отправлялись на своем скромном судне в Стабии, на другую сторону залива; они пообещали прихватить с собой Ректину и довезти ее в Геркуланум, на виллу Кальпурния. Педий Кассий отплывал на собственной либурне в Рим, на совещание с императором. Добрые старые друзья! Плиний сердечно обнял их всех. Помпониан мог валять дурака, сколько ему угодно, но его отец, великий Помпониан Секунд, был покровителем Плиния, и префект считал, что он в долгу перед этим семейством. Что же касается Педия и Ректины, они всегда относились к нему с безграничным великодушием и щедростью. Если бы не возможность пользоваться их библиотекой, ему очень трудно было бы, покинув Рим, завершить свою «Естественную историю».

Перед тем как взойти на корабль, Педий взял адмирала за руку:

— Плиний, я не стал говорить об этом раньше — но ты уверен, что с твоим здоровьем все в порядке?

— Разжирел, только и всего, — пропыхтел Плиний.

— А что говорят твои врачи?

— Врачи? Чтобы я подпустил к себе этих обманщиков-греков? Врачи — единственные, кому позволено безнаказанно сводить людей в могилу.

— Но ты выглядишь... твое сердце...

— «При болезнях сердца единственная надежда на облегчение заключена в вине — в том не может быть сомнений». Тебе стоило бы почитать мои книги. А это, милый мой Педий, то лекарство, которое я вполне способен прописать себе сам.

Сенатор посмотрел на него и решительно сказал:

— Император беспокоится о тебе.

У Плиния болезненно сжалось сердце. Он и сам входил в императорский совет. Почему же его не пригласили на совещание, на которое сейчас спешил Педий?

— На что ты намекаешь? Что он считает, будто я уже оттрубил свое?

Педий промолчал, и это молчание было красноречивее любых слов. Он порывисто распахнул объятия, и Плиний обнял его и похлопал сенатора по крепкой спине.

— Береги себя, дружище.

— И ты себя береги.

К стыду Плиния, когда они отпустили друг друга, щеки его были мокры. Он стоял на причале и смотрел вслед кораблям, пока они не скрылись из виду. Похоже, это все, что теперь ему осталось: смотреть, как уходят другие.

Разговор с Педием весь день не шел у него из головы, и Плиний размышлял о нем, бродя по террасе и время от времени заглядывая в библиотеку, чтобы взглянуть на написанные Алексионом аккуратные колонки чисел. «Император беспокоится о тебе». Эти мысли были неотвязны, словно боль в груди.