Архангел

Лодка была припрятана в небольшой заводи, отделенной от реки невысоким подлеском и скрытой от глаз плывущих. Лодка лежала на киле, чуть накренившись на правый борт, под нее были подложены бревна. На вид крепкая, небольшая, но способная в случае необходимости взять четырех человек. Выступ на корме предполагал подвесной мотор, и если это так и О'Брайен сумеет привести его в действие, они доберутся до Архангельска за пару часов, а может быть, и быстрее, учитывая стремительное течение в сужающейся части реки.

Он подумал о кладбищенских крестах, датах на них, стертых кем-то лицах.

По-видимому, мало кому удавалось выбраться отсюда.

Но ничего другого не оставалось.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Попробуем.

— Вот это мне нравится.

Келсо повернул к лесу, О'Брайен тем временем направил антенну в сторону реки, и вскоре Келсо услышал у себя за спиной благословенный писк «Инмарсата», настроившегося на спутник.

Бульдозер набрал приличную скорость — шестьдесят-семьдесят километров в час, в обе стороны выбрасывались снежные струи, ударявшие в стволы деревьев. За рулем сидел Кретов. Рядом с ним, прижавшись друг другу и не выпуская из рук автоматов, разместились его люди. Суворин буквально висел сзади на откидном сиденье, вцепившись руками в металлические поручни. Приклад автомата вдавливался в его ногу, и его мутило от тряски и выхлопных газов. Он размышлял о тех перипетиях, что выпали на его долю в последние дни, и с огорчением признавал мудрость старой русской поговорки: люди рождаются в чистом поле и умирают в темном лесу.

Для этих размышлений у него было достаточно времени, потому что со времени выезда из аэропорта ни один из трех спецназовцев не обратился к нему ни с единым словом. Они угощали друг друга жвачкой, сигаретами «ТУ-144», тихо переговаривались, но из-за грохота двигателя Суворин не мог разобрать ни слова. Этих троих связывают близкие отношения, подумал он, наверняка их объединяет некое братство. Где были они в последний раз? Может быть, в Грозном, усмиряя чеченских боевиков? («Все террористы уничтожены на месте...») В таком случае сегодняшняя вылазка для них — просто праздник. Пикник в лесу. Кто же отдает им приказы? Соображай сам... Шутка Арсеньева.

В кабине было жарко. Единственный стеклоочиститель судорожными рывками боролся со снежными комьями, ударявшими в стекло.

Суворин попытался высвободить ногу. Серафима уже несколько месяцев требовала, чтобы он уволился и начал зарабатывать деньги — у ее отца есть знакомый в частной энергетической компании. «... Мой дорогой Феликс, как бы это сказать, он кое-чем мне обязан». Так сколько будут платить, папа? В десять раз больше, чем на этой треклятой службе, и в десять раз меньше работы? К черту Ясенево. Время пришло.

Из приемника раздался сиплый мужской голос. Суворин подался вперед. Он не улавливал слов. Похоже, передают координаты. Кретов в одной руке держал микрофон, другой управлял машиной, одновременно глядя в карту, разложенную на коленях соседа, и время от времени — на дорогу.

— Конечно. Конечно. Без проблем.

— В чем дело? — спросил Суворин.

— А, вы еще здесь? — с притворным удивлением процедил Кретов. — Ты понял, Алексей? — обратился он к человеку с картой на коленях. Затем бросил Суворину: — Это пост прослушивания в Онеге. Они только что перехватили разговор по спутниковой связи.

— Тридцать километров, товарищ майор. Это прямо у реки.

— Видите? — сказал Кретов, усмехнувшись в зеркало Суворину. — Что я вам говорил? К вечеру будем дома.

29

Келсо вышел из леса к деревянной лачуге. Снег покрылся хрустящей ледяной коркой, легкие порывы ветра вздымали облачка снежной пудры. Тонкий дымок, поднимавшийся из железной трубы, извивался и дрожал на ветру.

«Подходить к Нему надо так, чтоб Он видел». Таков был совет его горничной Валечки. «Он терпеть не может, когда подкрадываются. Если нужно постучаться в дверь, стучи сильнее».

Келсо намеренно громко протопал своими резиновыми сапогами по ступенькам, затем посильнее постучал. Ответа не последовало.

Что делать?

Он постучал снова, подождал, повернул задвижку и открыл дверь. И сразу же знакомый запах — животный дух, смешанный с застоялым холодным табачным дымом, — чуть не сбил его с ног.

Комната была пуста. Ружья не видно. Похоже, русский только что работал за столом: бумаги разложены, сверху два карандашных огрызка.