Аксенов

А.К.: Одного Алексея Николаевича Толстого вспомни, не говоря о Горьком. Вот там были миллионы в пересчете на любую валюту.

Е.П.: Ну, это далеко мы уже уходим, до советских классиков…

А.К.: И среди современных Аксенову писателей были богатые. Был, например, Юлиан Семенов…

Е.П.: Был Юрий Нагибин, у которого была фраза, я ее сам слышал и часто вспоминаю: «Я от советской власти построил забор из денег».

А.К.: Гениальная, кстати, фраза, я бы сам так хотел сказать про любую власть и про весь мир. Увы, бодливой корове…

Е.П.: Я уж не говорю о том, что и в Переделкине Вася не получил дачу, как многие нормальные члены Литфонда, а купил, и что в элитном поселке Красная Пахра, где они с Майей жили недолгое время перед отъездом, дача была тоже не его, а Майи.

А.К.: Это можно все отнести к его некоторому снобизму. Ну не рвался он в Переделкино, не хотел жить среди советских писателей, да еще и за казенный счет… Чем и подтверждал: ну, у такого точно миллион на Западе. В это верили те, кто ни миллиона, ни одного доллара в жизни не видел. Миллион там мог получить за свой «ГУЛАГ» Солженицын, потому что были заоблачные тиражи. А у Аксенова никогда таких тиражей на Западе не было. Никогда! Ни в советское его время, ни в эмигрантское.

Е.П.: Ну, получал он, получал приличные по советским меркам деньги. Плюс не забывай еще одну вещь: он много ездил по заграницам, а ведь тогда в поездки рубли меняли на валюту по официальному курсу. Так что у кого рубли-то были, в поездки получали… человек за триста наших бумажек получал примерно пятьсот полновесных долларов, тогдашних, а не нынешних, понимаешь? А вот это — поменять, сколько разрешалось, рублей на валюту — Вася мог себе позволить, потому что рублей у него было много. Издания, пьеса шла, сценарии… Но не думаю, опять же, что и рублей миллион у него был. Это даже смешно говорить.

А.К.: Да тогда, чтобы слыть богатым и даже быть богатым, миллион был и не нужен.

Е.П.: Точно. Тогда отец одного моего приятеля купил дачу в Переделкине за двадцать тысяч рублей, понимаешь? И это нормальная цена была. А миллион… это психология одной купчихи у Островского, которая… забыл, в какой пьесе… говорит: так у него миллион!.. А для нее все, что больше десяти рублей, — это миллион. Для нижнего буфета ЦДЛ все, что больше полутора рублей на рюмку, — все уже миллион или почти. И вот Феликс Феодосьевич говорил со мной, как будто я из нижнего буфета, а я оказался не тот…

А.К.: Давно надо было покончить с этим эпизодом. Мы же говорим об Аксенове вообще и его отношениях с деньгами вообще… И вот что я надумал: в его отношениях с богатством, как и вообще в его жизни, есть несколько этапов. От рождения и до ареста родителей Вася жил как коммунистический принц — сын одного из коммунистических отцов города.

Е.П.: Ну, принц — это слишком. Это Василий Сталин был принц.

А.К.: Василий Сталин был не принц, а просто сын бога. А Василий Аксенов до пяти лет был именно принц. По казанским-то меркам! Да и по любым советским. Горя не знал, что называется. Особняк, прислуга… Понятное дело, в те времена что самое главное было? Еда. Ну, я думаю, кое-какая одежда. Что еще нужно советскому принцу? Потом, от пяти и до примерно двадцати трех-двадцати четырех лет жил он то более бедственно, то чуть менее бедственно. Менее бедственно, когда он был в Магадане, при Евгении Семеновне. То есть тогда жизнь даже со ссыльной матерью и ссыльным отчимом была более обеспеченной, чем жизнь на воле…

Е.П.: Да, потому что в городе Магадане много платили всем.

А.К.: Там было немножко получше, но все равно это была, конечно, нищета, и на мамины эти вот нищенские, зэковские, но все-таки деньги было построено то знаменитое его советское пальто, про которое он впоследствии, не так уже давно, написал: «Я его ненавидел больше, чем Иосифа Виссарионовича Сталина»… И после этой более или менее обеспеченной магаданской жизни была опять довольно нищая студенческая жизнь, но уже помогала Евгения Семеновна, не голодал, как многие студенты. И такая бедная, но мало-мальски приличная жизнь продолжалась лет до двадцати семи, до первой литературной публикации. А после этого Вася уже никогда не знал нужды. Он становился все более и более знаменитым советским писателем, все более и более высокооплачиваемым. Почему? Потому что он был талантлив и потому что вкалывал как лошадь. Он очень рано стал профессиональным писателем и очень быстро стал зарабатывать профессией. Он стал писать сценарии, пьесы. Пьесы получше, сценарии похуже, потому что он природный, от Бога, прозаик… А все остальное — это был заработок, более удачный, менее удачный, более художественный, менее художественный — но заработок. И он зарабатывал всегда много. При этом в последней части своей жизни, хотя она была наиболее обеспеченной, становился все более и более озабочен заработком. И вкалывал невероятно. Вот и все. Вот и весь его миллион. Миллиона у него не было ни там, ни здесь, но денег под старость было порядочно. Потому что он всегда работал, как трактор, и при этом был всегда востребован. Вот и все. А работал он как трактор или лошадь или как они вместе, потому что он очень — и вот на этом я закончу пока — высоко ценил деньги, как их ценят все нормальные люди: как средство большей или меньшей возможной независимости. Как… Как ту самую стену, которую воздвиг Нагибин. Вася тоже всю жизнь воздвигал стену из денег, но не только между собой и советской властью, а между собой и, по чести говоря, всем окружающим миром.