Аксенов

Е.П.: Получается, что все сделали шестидесятники: и подготовили конец коммунистической власти, и устроили этот конец.

А.К.: Все вольномыслие шестидесятых, которое заложило основы для перестройки, все инициировалось, как правило, комитетами комсомола. Все джазовые клубы, например, — рассадники чуждых влияний — кто курировал? Райкомы! В райкоме комсомола обычно сидел свой человек, инструктор. И он «протаскивал чуждые влияния», протаскивал. Открываются молодежные кафе — кто их открывал? Райкомы комсомола! А кто там собирался? Молодые поэты, джазовые музыканты, молодые художники — то есть те самые шестидесятники. Те самые «подонки и стиляги», про которых возмущенно написал в газету Герой Советского Союза, живший в Москве на улице Горького над кафе «Молодежное»: что ж такое, райком комсомола открыл притон стиляг и подонков, антисоветски настроенных?! Все это шестидесятники, всех категорий шестидесятники. Вася — шестидесятник? Шестидесятник. А Феликс Феодосьевич Кузнецов кто? Шестидесятник. А Станислав Куняев кто? Тоже…

Е.П.: Да, все шестидесятники.

А.К.: Сейчас я замолчу уже, мне интересно, что ты по этому поводу думаешь. Но раньше подведу свой итог: само определение «шестидесятники» немного фальшиво. Потому что шестидесятник Александр Николаевич Яковлев, царствие ему небесное, «архитектор перестройки», — с одной стороны, а с другой, допустим, шестидесятник Юз Алешковский, а с третьей — ну, не знаю, тот же шестидесятник Куняев… Они все шестидесятники? Но они все совершенно разные. Одни служили советской власти, другие были против советской власти… А уж после советского времени вообще все разошлись! Обнаружилось, что есть шестидесятники-антикоммунисты и шестидесятники-коммунисты, есть националисты и западники. Есть отрекшиеся окончательно от своих советских… ну если не идей, то слов и поступков, эти у меня вызывают подозрение, а есть не отрекшиеся, эти у меня вызывают отвращение, а есть такие, которые как были антисоветчиками, так и остались, а Зиновьев покойный — наоборот… Все разошлись, понимаешь? И нам нужно понять, как в этом размежевании, вот в этой сепарации, разделении фракций шестидесятничества почувствовал себя Аксенов, который, безусловно, был одним из очень ярких шестидесятников.

Е.П.: Да, это очень важно, надо определить, почему он, Василий Павлович, — «наш» шестидесятник стопроцентно… Ведь масса книг написана о шестидесятниках, про феномен… Ведь это же не только российское, то есть советское явление — правильно, да? Или нет?

А.К.: Это советское. А то мы в шестидесятники тогда запишем Алена Гинзберга, Джека Керуака — какие они, к черту, шестидесятники с советской точки зрения?

Е.П.: Да, правильно, настоящие шестидесятники — только советские, потому что их родил XX съезд. Не было бы XX съезда — не было бы шестидесятников, особого поколения не было бы. Они были бы просто очередные советские люди — и все. А крышку котла приоткрыли немножко — и тут же все это поперло. И поначалу поколение держалось всё вместе, они ощущали, что их связывает больше вещей, чем разделяет. Вот, например, мне рассказал Юз Алешковский: когда уезжал на Запад, он вырывал посвящения из книжек, которые брал с собой. Одно из них было на книжке, которая подарена ему была Станиславом Куняевым… Ну, Станислав Юрьевич меня, надеюсь, извинит, а Юз поправит, там было написано примерно так: Юзику, родному, который объяснил мне, что такое русский язык. И Василий Павлович рассказывал, как они с Куняевым дружили…

А.К.: Пока не подрались.

Е.П.: Да, пока не подрались. Но, и подравшись, потом снова помирились… Это было все в Ялте.

А.К.: В Тбилиси они подрались.

Е.П.: А Вася говорил, что в Ялте.

А.К.: Может, что-то я уже путаю… во время какой-то недели, декады. За столом напились оба, начался скандал, подрались. А если учесть, что Куняев, кажется, бывший боксер, то Васе пришлось тяжело. И они подрались, разошлись, а среди ночи Васе в номер постучали, он открыл дверь и увидел Куняева, который пришел просить прощения, мириться.

Е.П.: А из-за чего подрались-то, не скажешь?

А.К.: Не помню.

Е.П.: А-а! Это очень важно. Вот версия, которую я знаю от Василия Павловича. Я не уточнял, но, по-моему, все действие происходило в Ялте, в кабаке, где они сидели пьянствовали, и Куняев позволил себе несколько антисемитских замечаний, высказываний. Вася ему сказал: «Стасик, прекрати». Но Стасик не прекратил, тогда началась драка, они все там переколотили в щепу. Потом ночью появляется Куняев, который встает на колени и говорит: «Васька, ты прости меня, я ведь не такой, но вот иногда, когда выпью, со мной вот что-то такое происходит»… Понимаешь, все это тем более интересно, что в дальнейшем Аксенов Куняева всегда занимал, и он даже ему целые страницы посвящал и в своих мемуарах главу сделал про «МетрОполь»… А было, что они приятельствовали, единым фронтом выступали… И их одинаково власть не одобряла.