Аксенов

А.К.: Да, инженер. Настоящий русский инженер, каких сейчас уже нет.

Е.П.: А как ты думаешь? Знал в то время Василий Павлович, кто такой Красин на самом деле?

А.К.: Я думаю, что знал отчасти. До абсолютного знания и полного неприятия лживой действительности дорога очень сложная и загадочная. Я думаю, что Вася сейчас, вмешайся он в этот разговор, сказал бы: «Ну да, да, ну заработал денег, стараясь хоть как-то сохранить лицо. C кем не бывает?» Думаю, что это «с кем не бывает» — самое правильное объяснение. Оскоромились, извини, все писатели, которые хоть секунду были советскими. Всех это задело.

Е.П.: Ну да. Владимир Емельянович Максимов, прежде чем эмигрировать и стать редактором антисоветского «Континента», служил в «Октябре» у сталиниста Всеволода Кочетова, Лев Зиновьевич Копелев был в юности ярым комсомольцем. Да и Андрей Донатович Синявский, прежде чем угодить в тюремный замок, успел понаписать кое-чего для советских изданий в качестве критика и литературоведа. Действительно, если мы сейчас начнем перемывать кости советским писателям, у каждого из них непременно найдется свой скелет в шкафу.

А.К.: Нельзя, нельзя было при той власти профессионально заниматься литературой и не дотронуться до дерьма. Даже Бродский переводил каких-то там прогрессивных кубинских поэтов для сборника с характерным названием «Заря над Кубой». Альтернатива была — сидеть в тюрьме или сваливать за границу. Сам великий Александр Исаевич до поры до времени печатал лишь то, что можно было публиковать в рамках борьбы с культом личности за «социализм с человеческим лицом».

Е.П.: А как двинулся в сторону «ГУЛАГа», так тут же — пожалуйте в Лефортово и пшел вон из страны! Конечно, можно было существовать в полной безвестности, маленькими группками, как, например, «лианозовцы» — Генрих Сапгир, Игорь Холин, Лев Кропивницкий. В полной безвестности и не жить на литературные деньги.

А.К.: И предпочтительно никому не показывать то, что ты пишешь, чтоб ненароком не посадили. Нет, это не профессиональная, а изгойская писательская жизнь. Жизнь маргинала.

Е.П.: Ладно. Прежде чем выключить диктофон, давай подытожим. Первое: главной книги у Аксенова нет, а есть несколько судьбообразующих. Некоторые из них мы даже вроде бы и проанализировали в меру отпущенных нам возможностей.

А.К.: Ну, наверное, да. И даже пытались разобраться в довольно сложных текстах и сопутствующих им ситуациях.

Е.П.: С Аксеновым вообще все сложно, согласен?

А.К.: А с крупным писателем всегда нелегко. Вот смотри — Юрий Валентинович Трифонов. Сначала автор «Студентов», получивших Сталинскую премию, и книги об отце — «Отблеск костра», романтизирующей революцию. Потом — сочинитель романов «Старик» и «Дом на набережной», развенчивающих этот романтизм. Понимаешь, писатель, самостоятельно прошедший путь, это, как правило, писатель наиболее значительный. Ведь качество литературы Аксенова, Трифонова невозможно даже сравнивать с текстами тех их коллег и сверстников, которых заботило только одно: писать сразу честно и напрямую, как, кстати, Евгения Семеновна Гинзбург рекомендовала своему сверхпопулярному сыну… Напрямую получалось, а литературы не получалось…

Е.П.: Да если б Вася писал напрямую, нам бы сейчас и говорить было бы не о ком и не о чем. Они бы его сгноили, непременно сгноили. Или был бы другой вариант писательской судьбы. Мне, знаешь ли, совершенно не хочется упоминать имена вполне достойных писателей, которые писали напрямую, но ведь читать-то их сегодня невозможно. В лучшем случае воспринимаешь их прозу как мемуары «бывалых людей» или как советский фольклор.

А.К.: Потому что все они тогда двинулись в таком литературном направлении, которое я бы назвал «антисоциалистический реализм».

Е.П.: Совершенно верно, об этом и живущий в Саратове писатель и критик Сергей Боровиков в одной своей статье писал, цитируя эту замечательную фразу из Лескова: «Извините меня, вы все стали такая несвободная направленческая узость, что с вами живому человеку даже очень трудно говорить. Я вам простое дело рассказываю, а вы сейчас уже искать общий вывод и направление. Пора бы вам начать отвыкать от этой гадости…»

А.К.: Правильно, направленческая узость! Вот уж чем-чем, а ею Вася вовсе не страдал.