Я, Мона Лиза

Шалость сработала: Лоренцо расхохотался и последовал его примеру, не скинув ни плаща, ни туники, ни обуви. Тут к рабыне присоединились и сестры. Лоренцо пропустил их вопли мимо ушей. Он был отличный пловец и вскоре, оказавшись на приличном расстоянии от берега, нырнул под воду.

Джулиано поплыл было за ним, но отстал. На его глазах Лоренцо набрал в легкие побольше воздуха и скрылся под серой поверхностью. Когда он тут же не вынырнул, Джулиано рассмеялся и принялся шарить в воде руками, оставаясь на месте. Он думал, что брат вот-вот подплывет к нему и схватит снизу за ногу.

Прошло несколько секунд. Джулиано перестал смеяться, внезапно испугавшись, а потом начал во весь голос звать брата. На берегу женщины — из-за тяжелых юбок они не могли войти в воду — ударились в панику.

Джулиано был еще совсем ребенок. Он так и не научился преодолевать страх и нырять под воду, и все же любовь к брату заставила его сделать глубокий вдох и погрузиться в глубину. Тишина под водой ошеломила его; он открыл глаза и уставился туда, где, по его представлениям, должен был находиться Лоренцо.

Река была мутной от прошедшего недавно дождя; у Джулиано мгновенно защипало глаза. Он ничего не увидел, кроме огромной неровной тени где-то там, глубоко под водой. Это не мог быть Лоренцо, но ничего другого он не разглядел, к тому же инстинкт велел ему приблизиться. Он всплыл на поверхность, еще раз глотнул воздуха, после чего вновь заставил себя погрузиться на дно.

Там, на глубине в три человеческих роста лежал корявый ствол дерева.

Джулиано чувствовал, что легкие вот-вот разорвутся, но сознание, что Лоренцо где-то близко, заставляло его плыть дальше в спокойной воде. Наконец он достиг дерева и прижал ладошку к скользкому стволу.

И сразу у него закружилась голова и зашумело в ушах; он закрыл глаза и открыл рот, чтобы глотнуть воздуха. Но вместо воздуха втянул в себя мутную воду. Тут же ее отрыгнул и рефлекторно глотнул еще раз.

Джулиано начал тонуть.

Хоть он и был ребенком, но ясно понимал, что сейчас умрет. Сознание этого заставило его открыть глаза, чтобы в последний раз взглянуть на землю и унести с собой этот образ на небеса.

В это мгновение облако в небе передвинулось, позволив солнечному лучу пронзить реку, так что частички ила, зависшие в воде, ярко замерцали, и Джулиано сумел разглядеть то, что было прямо у него перед глазами.

На расстоянии вытянутой руки, глядя ему в лицо, тонул Лоренцо. Его туника и плащ зацепились за торчащую ветку, а он, стараясь высвободиться, только еще больше запутался.

Обоим братьям суждено было умереть. Но Джулиано взмолился с детской простотой: «Дорогой Боженька, позволь мне спасти брата».

Невероятно, но ему удалось отцепить от ветвей запутавшуюся ткань.

Освобожденный Лоренцо схватил Джулиано за руки и вытянул за собой на поверхность.

Остальное Джулиано помнил обрывками: вот он сам лежит на траве, его рвет, а рабыня стучит ему по спине, вот Лоренцо, мокрый и дрожащий, сидит, закутавшись в льняную скатерть; кто-то кричит: «Братик, скажи хоть слово!» Вот Лоренцо сидит в карете по дороге домой и яростно говорит, глотая слезы: «Не смей больше рисковать из-за меня! Ты чуть не погиб! Отец ни за что бы меня не простил!..» Он не сказал то, что было ясно без слов: Лоренцо сам себя ни за что бы не простил.

Вспоминая этот случай, Джулиано пил вино, не чувствуя вкуса. Он с радостью пожертвовал бы собственной жизнью ради спасения Лоренцо — так же легко и не задумываясь, как Лоренцо принес бы в жертву себя, чтобы спасти младшего брата. Джулиано счел шуткой то, что Господь даровал ему любовь Анны, — только для того, чтобы потребовать от него ранить человека, которого он любил больше всего на свете.

Младший Медичи сидел так много часов, глядя, как тьма за окном сгущается, а затем с приходом рассвета медленно рассеивается, уступая место дню, когда ему предстояло уехать в Рим. Он просидел до прихода настойчивых визитеров — Франческо де Пацци и Бернардо Барончелли. Он представить себе не мог, зачем заезжему кардиналу вдруг непременно понадобилось видеть его на мессе; но если Лоренцо просил его прийти, то одной этой причины достаточно, чтобы так и сделать.

У него неожиданно появилась надежда, что Лоренцо, возможно, передумал, что гнев его прошел.

Такими словами Джулиано уговаривал себя и как послушный брат отправился в собор, исполняя волю старшего.

V

Барончелли замешкался у дверей собора, когда к нему на несколько секунд вернулось благоразумие. Здесь и сейчас появился шанс избежать судьбы; шанс, пока не прозвучал сигнал к действию, убежать домой, в родное поместье, сесть на лошадь и направиться в любое королевство, где его не достанут ни заговорщики, ни их жертвы. Семейство Пацци обладало властью и настойчивостью, совместными усилиями они легко сумели бы его выследить — но у них не было таких хороших связей и такого упрямства, как у Медичи.