14  

Шагавший впереди Франческо обернулся и подстегнул Барончелли убийственным взглядом. Джулиано, все еще погруженный в свои печальные думы, не обратил на это внимания и, шагая рядом с Барончелли, потерявшим уверенность, последовал за Франческо внутрь. Барончелли показалось, будто он только что переступил порог, отделявший разум от безумия.

В соборе витал смешанный аромат — ладана и пота. Святилище было погружено в сумрак, если не считать небольшого островка алтаря, ослепительно сиявшего в утренних лучах, льющихся потоком из длинных скругленных окон купола.

Вновь выбрав самый незаметный путь вдоль северной стены, Франческо направился к алтарю, за ним по пятам следовал Джулиано, шествие замыкал Барончелли. Последний мог бы с закрытыми глазами найти дорогу, вехами которой служили зловоние бедняков в задних рядах, лавандовый аромат купцов и благоухание роз от знати.

Еще не увидев священника, Барончелли уже расслышал слова проповеди, отчего пульс его участился: они пришли как раз вовремя, ибо вскоре должно было начаться причастие.

Барончелли показалось, что они движутся по проходу бесконечно долго. Наконец он и его спутники достигли первых рядов молящихся. Бормоча извинения, они бочком продвинулись на свои места. На мгновение возникла неловкость, когда Барончелли попытался протиснуться мимо Джулиано, чтобы встать, справа от него, как было продиктовано планом. Джулиано не понял намерения Барончелли и прижался к Франческо, который тогда прошептал что-то юноше на ухо. Джулиано кивнул, сделал шаг назад, освобождая путь для Барончелли, при этом он слегка задел плечом кающегося грешника, который стоял за его спиной.

Оба — и Франческо де Пацци, и Барончелли — затаили дыхание, ожидая, что Джулиано обернется, чтобы произнести извинения, и, возможно, узнает того человека. Но младший Медичи был слишком занят собственными несчастиями.

Барончелли вытянул шею, чтобы бросить взгляд в конец ряда и узнать, не заметил ли их Лоренцо; к счастью, старший брат Медичи как раз подставил ухо, выслушивая какой-то комментарий управляющего семейным банком Франческо Нори.

Все действующие лица, как ни удивительно, были на месте. Барончелли оставалось только ждать — и делать вид, что слушает проповедь, хотя на самом деле он был занят только тем, что следил за собой, — иначе рука все время тянулась бы к рукояти кинжала на боку.

Слова священника казались ему лишенными смысла; Барончелли напряженно вслушивался, чтобы их понять.

— Всепрощение, — выводил прелат. — Милосердие. Любите врагов ваших; молитесь за обижающих вас и гонящих вас.

Когда смысл фраз дошел, наконец, до Барончелли, заговорщика охватил ужас. Лоренцо де Медичи лично выбрал священника для сегодняшней воскресной церемонии. Неужели Лоренцо узнал об их плане? Что, если эти на первый взгляд безобидные слова на самом деле таили в себе предостережение — призыв вовремя остановиться?

Барончелли бросил взгляд на Франческо де Пацци. Если тот и уловил безмолвное послание, то даже виду не подал; он устремил блуждающий взгляд прямо перед собой, на алтарь, его широко распахнутые глаза светились страхом и ненавистью. На напряженно вытянутой шее яростно дергалась жилка.

Проповедь закончилась.

Месса катилась к завершению почти с комической быстротой: пропели запричастный стих. Священник заголосил «Dominus vobiscum»[4] и «Oremus»[5]. Почетного гостя благословили молитвой «Suscipe sancte Pater»[6].

Барончелли сделал вдох и подумал, что уже никогда не сможет выдохнуть. Церемония резко замедлила ход; сердце отчаянно колотилось в груди.

Помощник священника подошел к алтарю, чтобы наполнить вином золотой потир; второй помощник разбавил вино небольшим количеством воды из хрустального кувшина.

Наконец священник взял в руки потир и осторожно вознес к небу, туда, где над алтарем висело огромное деревянное резное распятие.

Барончелли проследил взглядом за чашей. Луч солнечного света попал на золото и ослепительно отразился от металла.

Вновь священник запел дребезжащим тенорком, который сегодня звучал до странного обличительно.

— Offerimus tibi Domine…[7]

Барончелли оглянулся, чтобы взглянуть на юного Медичи, стоявшего рядом. Лицо Джулиано было серьезным, веки прикрыты. Правую руку он сжал в кулак, обхватил его левой и крепко прижал обе руки к губам. Голову склонил, словно готовился встретить смерть.

  14  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×