Я, Мона Лиза

В его тоне не было и намека на неприличие, это было предложение рыцаря. Но я все же была изумлена. Мне не хватало знатности, чтобы быть подходящей партией для его младшего сына (Пьеро был уже женат на представительнице рода Орсини, мадонне Альфонсине), и поэтому я не понимала, зачем мне представили его сыновей, разве что только из вежливости. А если я здесь для того, чтобы меня оценили потенциальные женихи — в частности, как я надеялась, Леонардо, — то зачем уводить меня из общего зала?

Вероятно, проницательный Великолепный пожелал поближе рассмотреть мои достоинства и недостатки. Несмотря на смущение, я была чрезвычайно возбуждена. Я ведь даже не мечтала, что когда-нибудь увижу знаменитую коллекцию Медичи.

— Я буду в восторге, — прозвучал мой искренний ответ.

Лоренцо крепко сжал мои руки своими шишковатыми пальцами, словно я была его собственной дочерью; что бы там ни случилось во время моей отлучки из зала, это глубоко его взволновало, и теперь он пытался скрыть от меня свои чувства.

Я снова взяла его под руку, и мы покинули праздник, вернулись в коридоры, украшенные картинами и скульптурами, затем поднялись на один лестничный пролет. Мой спутник испытывал боль и тяжело дышал, но, решительно сцепив зубы, шел медленным, размеренным шагом. Сунув трость под мышку, он тяжело опирался на перила, а я тем временем крепко держала его под локоть, стараясь изо всех сил ему помочь.

Наконец мы поднялись на последнюю ступень. Лоренцо тяжело выдохнул и постоял минуту, собираясь с силами.

— Отнеситесь ко мне снисходительно, — переводя дух, произнес он. — В последнее время у меня почти не было возможности для физических упражнений. Но теперь я стараюсь, и после каждого моего усилия ноги становятся все крепче.

— Разумеется, — пробормотала я, и мы подождали еще немного, пока он не начал дышать свободнее.

Затем он подвел меня к огромной деревянной двери, тоже охраняемой; слуга, стоявший на часах, сразу открыл ее при нашем приближении.

— Вот мой кабинет, — сказал Лоренцо, когда мы вошли.

Как мне описать эту комнату? Ничего примечательного с точки зрения архитектуры: скромные размеры, низкий потолок — гостиная в нашем доме и то была внушительнее. И, тем не менее, куда бы я ни кинула взгляд — на стену, на мозаичный мраморный пол, на полку или тумбу, — я везде видела произведение древнего искусства, изумительное творение какого-нибудь величайшего мастера.

У меня даже голова закружилась от обилия красивых предметов, собранных в одном месте. Мы прошли мимо пары керамических напольных ваз, чуть ли не с меня ростом, разрисованных восточными узорами. Лоренцо небрежно кивнул в их сторону.

— Подарок султана Каит-бея, — сказал он и показал на стену. — Портрет моего старого друга, Галеаццо Мария Сфорца, герцога Миланского, написанный еще до того, как он умер и Лодовико занял его место. А здесь картины Уччелло и Поллайоло, мои любимые. — Эти имена знал каждый образованный флорентиец, хотя не многим выпадала удача увидеть их работы собственными глазами. — А вот прелестная картина фра Анджелико.

Фра Анджелико, тот самый известный монах-доминиканец, который создал превосходные фрески на стенах монастыря Сан-Марко и даже расписал кельи, по воле Козимо де Медичи. Разглядывая картину, я невольно задалась вопросом, одобряет ли Савонарола такое ненужное украшательство. На картине был изображен святой Себастьян, наш защитник от чумы, в минуту мучительной смерти; его безмятежный взгляд был устремлен в небо, хотя сам он, привязанный к дереву, повис на веревках и его тело и даже лоб пронзали многочисленные стрелы.

Не успела я насладиться чудесными картинами, как Лоренцо снова отвлек мое внимание. Он подвел меня к длинному столу, где была разложена «небольшая часть коллекции монет и камней». Как раз над ней висела настенная лампа, так что свет отражался от сияющего металла и драгоценных камней, делая их ослепительными. Я увидела, по меньшей мере, две сотни предметов. Никогда не думала, что во всем мире найдется столько богатства, не говоря уже об одной Флоренции.

— Эти монеты дошли до нас со времен Цезарей. — Лоренцо показал рукой на ряд тусклых стертых монет, многие из которых были даже неправильной формы. — Другие попали сюда из Стамбула и с Востока. Вот. — Он неловко взял в руку рубин размером в половину мужского кулака и протянул мне, а потом рассмеялся, увидев мою нерешительность. — Все в порядке, дитя мое. Он не кусается. Поднесите камень к свету, вот так, и поищите недостатки — трещинки или пузырьки. Не найдете ни одного.