Я, Мона Лиза

XXVI

Всю следующую неделю я каждый вечер с нетерпением ждала отца к ужину — вдруг он получил весточку от Лоренцо. Мне все еще не давала покоя новость, что Леонардо предпочитает мужчин. Во мне жила надежда, что отец ошибся или, возможно, специально солгал, чтобы отговорить меня от брака с художником, ведь из людей искусства, по общепринятому мнению, получались ненадежные мужья. Но я-то знала по взгляду Леонардо, что он нашел меня привлекательной.

За это время я получила короткое письмо от так называемого содомита, доставленное мне тайком. Когда я сломала печать, на пол выскользнули два листочка.

«Приветствую Вас, мадонна Лиза, из Милана.

Наш любезный Лоренцо заказал мне написать Ваш портрет. Для меня нет ничего приятнее. Ваша красота должна быть увековечена на все времена. Как только я выполню определенные обязательства перед уважаемым герцогом Лодовико, тотчас же приеду во Флоренцию с долгим визитом.

Прилагаю к письму два грубых наброска. Может быть, они Вас порадуют. Один выполнен чуть более тщательно, на основе эскиза, который я сделал в тот вечер во дворце Медичи. Второй скопирован из моего собственного альбома и представляет особый интерес для тех, кто входит в ближний круг семейства Медичи.

Жду не дождусь, когда начну работать над Вашим портретом, и не могу выразить, как мне не терпится вновь Вас увидеть.

Ваш добрый друг, Леонардо».

Я собрала листы с пола и с благоговением начала рассматривать. Только теперь я до конца поняла, почему именно к Леонардо обратились, чтобы он завершил скульптуру Джулиано де Медичи после его гибели: меня поразило, как точно он запомнил черты моего лица. Пользуясь лишь приблизительным наброском, сделанным чернилами во дворе дворца, он позже создал тонким серебряным карандашом на кремовой бумаге мой портрет, изумительно передав и лицо, и шею, и плечи — правдивее и гораздо глубже, чем являло мое собственное зеркало. Он нарисовал меня не в той позе, о которой просил, а в другой момент, когда я, рассмотрев терракотовый бюст Джулиано, обернулась через плечо и посмотрела на художника. Лицо в три четверти было тщательно прорисовано, со всеми тенями, а волосы и плечи переданы лишь несколькими быстрыми линиями. На прическу дан только намек несколькими штрихами — то ли валик из волос, то ли сеточка, поддерживающая локоны. Веки, подбородок, скулы были подчеркнуты тонкими мазками свинцовых белил.

Уголки губ слегка изогнуты — это еще не улыбка, а скорее обещание улыбки. А в глазах сияет та же добродетель, что и во взгляде погибшего Джулиано; я могла бы сойти за ангела.

Я в восторге долго рассматривала рисунок, а потом, наконец, обратила внимание и на другой листок.

Второй рисунок был сделан не столь тщательно, но я сразу поняла, что где-то видела подобное раньше, и не сразу вспомнила, что это фреска со стены возле Дворца синьории, которую мы разглядывали вместе с мамой.

На рисунке был изображен мужчина, висящий в петле — голова опущена, руки связаны за спиной. Под ним рукою художника было выведено: «Казнь Бернардо Барончелли».

Мрачная картинка совсем неподходящего сюжета, чтобы отсылать ее юной девушке. Я не могла представить, что заставило Леонардо так поступить. Какое отношение ко мне имел Барончелли?

Да и само письмо меня смутило. «Не могу выразить, как мне не терпится вновь Вас увидеть…» Не было ли здесь намека на любовь? Хотя, с другой стороны, письмо подписано: «Ваш добрый друг». Друг, и больше ничего. В то же самое время послание вызвало во мне трепет: значит, Лоренцо всерьез говорил о портрете, а не из праздного желания польстить мне.

Вот почему я каждый вечер ждала отца, надеясь услышать хоть слово о портрете или, что более важно, о приглашении на виллу в Кастелло.

И каждый вечер меня постигало разочарование. Отец ни слова не говорил о том, что меня волновало, и лишь бурчал в ответ, если я осмеливалась спросить, не было ли вестей от мессера Лоренцо по поводу возможного брака.

Но однажды, после очередного унылого ужина, когда я пошла к себе, Дзалумма встретила меня в коридоре с лампой в руке и, войдя за мною в комнату, плотно прикрыла дверь.

— Только не спрашивай, откуда это у меня. Чем меньше будешь знать, тем лучше, — сказала она и достала из лифа запечатанное письмо.

Я тотчас схватила его, полагая, что оно от Лоренцо. На восковой печати был герб Медичи, но содержание письма оказалось неожиданным. При свете лампы я прочла: