– И что?
– Так ведь обыск вы делали. Дом опечатан, на улице – вафи филеры. А печать с двери не сорвана. Вернее, новая. Значит, подбросили улику намеренно. Простейфая логика. Далее – Менфиков. Вы, конечно, гневались, когда увидали тело помофника, сверкали праведным гневом. Но что в итоге? А то, что всех слуг выгнали из особняка. Зачем такая строгость? А чтоб доступ был свободный к мотору Одоленского. Сарай, где чудо техники хранится, на улицу выходит. Открывай да забирай. Никто не помефает. Одежку водителя при обыске позаимствовали. Для чего мотор? А чтоб в маскарадном костюме переехать несчастного Берса.
Ягужинский поправил бабочку и громко сказал:
– Вам пора уходить.
За портьерой произошло легкое движение, словно кто-то аккуратно встал. Но внезапно грянувший оркестр заглушил шорох.
– Остались суфие мелочи. – Ванзаров покосился на ротмистра: помощник изготовился к прыжку тигра. – Первая: смерть князя произвела на вас куда меньфее впечатление, чем могла. Почему? Логика такова: знали про нее значительно раньфе меня. Вторая: «живая картина». Как увидели фото, так по-настояфему испугались, даже скрыть не могли. Почему? А потому что появилась она без вафего ведома. Но с ней другая незадача выфла. Сначала отказались рассказывать, что за юнофа предстал в неглиже, а вчера эдак спокойно узнали, что он в морге. Теперь третья. Увольте, но не могу поверить, что начальник дворцовой стражи не сравнил простые факты: дежурства Менфикова и появление писем. Все-таки помофник, доверенное лицо. Исходя из посылок, получаем настояфего убийцу. Остался последний вопрос: зачем весь этот камуфлет?
Господин полковник преспокойно открыл коробку дорогих сигарок, не торопясь надкусил, прикурил от редкостной игрушки – бензиновой зажигалки и выпустил облако дыма:
– Это все? – осведомился он.
Родион Георгиевич выждал, пока сигарка прогорит опасный срок, и с исключительным доброжелательством спросил:
– Значит, не желаете откровенно?
– Зачем?
– Чтобы предотвратить больфие жертвы.
– Что-то знаете достоверно?
– Только то, что завтра объединится старая и новая кровь, взойдет заря новой России, очевидно, кровавая. Слышал про это уж раза три, приходится верить.
– Одни домыслы. Фактов нет.
Ротмистр ожидал, что сейчас будет выложен главный козырь. Но по какой-то неведомой причине, начальник его и не думал раскрывать карты, а лишь с интересом наблюдал за полковником и вежливо предложил:
– Если изволите поехать с нами, предъявлю неоспоримую улику.
– И не подумаю.
– В таком случае…
– На арест – руки коротки. Даже у полицейского выскочки. Прощайте.
Иван Алексеевич как ни в чем не бывало принялся за фрикасе.
По первому знаку Джуранский готов был исполнить любой приказ, даже немыслимый: например, надеть на жандармского полковника цепочки. Но Родион Георгиевич вдруг подскочил к портьере и отдернул плотную материю. За ней прятался столик, накрытый на одну персону, со следами ужина. На блюдечке остались щедрые чаевые.
Швейцар у входа подтвердил, что ресторан действительно только что покинул молодой человек во фраке, однако не из постоянных посетителей, видел его впервые, лицо ничем не запомнилось: среднего роста, средних лет. А набережная Мойки оказалась пустынна в обе стороны, насколько хватало глаз. Тот, кто незримо слушал разговор за портьерой, растворился бесследно.
– Мечислав Николаевич, на сегодня все, идите отсыпаться. Завтра, то есть уже сегодня, будет трудный день. – Ванзаров протянул руку для прощания.
Ротмистр хоть пожал и крепко, но в сомнении спросил:
– Может, мне с вами?
Помощник прекрасно разбирался в интонациях своего «командира». И намного лучше, чем тот мог себе представить. Но коллежский советник, изобразив совершенно невинное лицо, отмахнулся:
– С чего вы взяли? Просто прогуляюсь перед сном.
Августа 10 дня, перед рассветом, зябко.
Гостиница «Европейская» на углу
Невского проспекта и Михайловской улицы
Почивать никто и не думал. Из-за двери слышались обрывки арии Ленского, напеваемой отменно-фальшивым баритоном. Гость отпустил коридорного с заслуженным рублем и объявил свое присутствие вежливым стуком. Ария оборвалась на полуслове, тот же голос торжественно прокричал:
– Кто б ни был ты, в тиши ночной, взойди, калитка на отпоре!