Камуфлет

Пьесы французской классической драмы смешалась в голове певца невероятным винегретом.

Родион Георгиевич толкнул дверь. Предстала картина не столько редкостная, сколь ожидаемая. Посреди номера высшего класса располагался стол со следами обильного, но утомительного ужина. Потребовался непочатый край сил и здоровья, чтобы опустошить эдакое количество бутылок. Героев было двое.

Одни из них полулежал на диванчике, широко распахнув жилет и нацепив на голову галстук а 1а «ухо зайчика». Гостя он приветствовал нечленораздельным лепетом под слабое помахивание ладошки. Только самый внимательный взгляд узнал бы в добродушной кашице доктора Звягинцева собственной персоной.

Зато другой участник вечеринки был полон сил, хоть в разодранной сорочке до пупа, и гостя наградил сивушным амбре.

– А, дуся Ванзаров! – победно закричал он и бросился обниматься.

Родион Георгиевич кое-как стерпел изъявление чувств подданного республики. Да, все европейские привычки месье Жарко слетели вмиг, открыв до боли родную физиономию. Сколько не переиначивай фамилию, ни меняй паспорт, ни живи заграницей, а нутро русского человека не переделаешь, не спрячешь, все одно вылезет наружу в самый неподходящий момент. От долгого терпения и сдерживания лишь сильнее рванет.

– А ведь ты, друг Ванзаров, обманул меня! – с неподражаемой ноздревской интонацией провозгласил гипнотизер, причем усы его встали торчком. – Но я не сержусь, так и знай! Славный ты человечище, правда, докторишка?

Аристарх Петрович выразил согласие томным мычанием.

– Андрей Иванович, у меня дело… – начало Ванзаров, но был немедленно схвачен в охапку и препровожден к столу. Сила у Жарко оказалась просто какой-то бурлацкой.

– А ну-ка выпей с нами за науку и прогресс! – с мрачной решимостью потребовал русский мсье и немедленно наполнил бокал бордовой жидкостью.

Имея солидный опыт подобных коллизий, Родион Георгиевич отнекиваться не стал, а приготовился нести свой крест, лишь потребовал рюмку водки, сославшись на изжогу от вина. Рюмок не нашлось, использовали бокал и все равно налилил доверху.

Обжигающая жидкость растворилась в голодном желудке коллежского советника бесследно.

– Вот за это люблю! – крикнул Жарко и полез целоваться в губы.

Тут уж Ванзаров увернулся, как мог и только спросил:

– Могу ли знать… – но был нахально оборван:

– Да знаю, что тебе надо! На вот… – И Андрей Иванович протянул смятую бумажку.

Клочок оказался чеком Азовско-Донского банка. Двадцать пять рублей заверены подписью, читаемой без труда. Росчерк показывал натуру решительную, волевую и способную на поступок, как сказала бы графология. Ценность банковского документа трудно переоценить: убийца руку приложил. Но возник простой вопрос: это неоспоримое доказательство того, что Берс, и никто иной, приходил вместе с «Морозовым». Выходит, он – гений гипноза? Верится с трудом. Какой же вывод? В логической цепочке изъян. Только где слабое звено?

– Не вспомнили того серба или болгарина, который подавал больфие надежды в гипнозе? – спросил Ванзаров.

– А вот выпей со мной за психологию! – заявил Жарко. Пришлось подчиниться. Андрей Иванович отер губы и сообщил:

– Фамилия у него, кажется, Петрович… Нет, постой, Иванович… Вот ведь, видел же, а не могу вспомнить!

– Кого видели? – осторожно переспросил коллежский советник, ощутив приятность во всем теле от второго бокала водки.

– Да Петровича этого…

– Могу ли знать, где?

– Утром в «Польской кофейне». Пошел позавтракать, и в дверях разминулись. Ну, поначалу не обратил внимания, думаю, просто лицо знакомое, а уж после вспомнил – точно Петрович… Или Иванович?

– Точно он был?

– А вот не скажу, пока третью не изволишь! – Глазки Жарко шаловливо сожмурились.

Родион Георгиевич выхватил помятую «живую картину» и ткнул в «Мемнона»:

– Похож?

Гипнотизер сощурился и вдруг совершенно трезво заявил:

– Да ведь это ж Петрович…

А доктор Звягинцев отчаянно махнул рукой, чуть не свалившись с дивана, и заявил:

– Был, да исчез!

Августа 10 дня, половина десятого утра, +16° С.

Дворцовая площадь

Появился легкий ветерок, еще теплый и милый, поиграл дамскими шляпками, тронул полы сюртуков и скрылся. А вот господина, плотно закутанного в летнее пальто, несколько передернуло. Им заметно владело нервное возбуждение. Глубже вжался он в диванчик пролетки, впрочем, не обычной, а с дюжим молодцем на козлах. Экипаж стоял у Александровского сада так, чтобы Зимний дворец просматривался с ладони.