– Простите меня…
– Что случилось?
– Плеснул кипятком и душить… – Берс закашлялся мучительно.
В облачении Адама распахнув дверь парной, Ванзаров получил удар жаркого воздуха, но гаркнул в черноту:
– Всем выйти из пара! Сыскная полиция! Стреляю на поражение!
Не прошло и пяти минут, как в мыльной набилась толпа мужчин разной одетости. Вдоль стеночки были выстроены обнаженные сидельцы парной. Другие любители бани в мокрых простынях и взволнованные половые жались к двери.
Родион Георгиевич повязал треклятую простыню как юбку и, блистая потным торсом, вчинял строгий расспрос. Однако никто не видел злоумышленника. Банщики уверяли, что работали вениками, а красная кожа господ была их алиби. Во всяком случае «Аякса» с бородавкой не нашлось. Выходило, что душитель улетучился с паром.
За спинами банных зевак раздался грубый окрик:
– Посторонись!
Раздвинув мужские тела как пену, в мыльной появился суровый мужик в домотканой рубахе, с пиратской повязкой на левом глазу и кулаками с хорошую кружку. Недобро огладев полуголую толпу целым оком, он «сурьезно» вопросил:
– Кто тут балует?
Ванзаров отважно шагнул вперед, чтобы разъяснить чудищу, кто тут главный. Но страшный мужик вдруг расплылся в улыбке и всплеснул ручищами:
– Родион Георгиевич, благодетель, как вы тут оказались?
Попытку обняться с циклопом коллежский советник счастливо избежал. Но Василида Ермолаева узнал. Года три назад мог упечь мужика за драку с приказчиком, но не стал. Василид заступился за бедную женщину, которой «прямой проборчик» недосыпал полфунта сахару, так еще и наорал. Такой поступок был незаконным, но показался чиновнику полиции справедливым. Теперь Василид работал в бане «блюстителем порядка».
Вести на допрос всю толпу не было никакой возможности. Господа начали выражать недовольство и грозить жалобами. Поиски пришлось признать напрасными – покушавшийся воистину растворился.
Одевшись в нумере, Ванзаров позвал Василида и попросил Берса еще раз описать «Аякса». Мужик подумал и вдруг сказал:
– Вроде как на Кирилла Васильевича смахивает. У того тоже бородавка.
Две буквы из акронима сошлись.
– На коленях он возлежит? – Родион Георгиевич показал снимок.
Василид склонил голову, словно собирался заглянуть за подбородок, скрывавший лицо «Мемнона», печально вздохнул и подтвердил: совершенно не похож.
– Как фамилия Кирилла Васильевича?
– Фамилий тут не спрашиваем. С этим строго.
– Он с князем Одоленским бывает?
– Да по всякому…
– Сегодня был?
– С час как ушел.
– Не знаефь, где служит?
– Где служит, не знаю. – Василид печально вздохнул. – А найдете в обычном месте.
– Это где же?
– В саду зоологическом. У них там под вечер променад, студентиков да солдатиков присматривают… – И мужик смачно выругался.
Карманный хронометр показывал без четверти шесть. К Ягужинскому опаздывать нельзя, придется отложить.
Николай Карлович, до сих пор хранивший вежливое молчание, решительно надел шляпу:
– Вот что, Родион Георгиевич, поеду я. Он меня может вспомнить, а вы их перепугаете… И не пытайтесь отговаривать! Я пекусь о безопасности племянников… Буду телефонировать в управление…
Берс выскочил из нумера так шустро, словно испугался, что его геройства надолго не хватит.
Августа 7 дня, лета 1905,
в то же время, +25° С.
1-й Выборгский участок 4-го Отделения
С.-Петербургской столичной полиции,
Тихвинская улица, 12
Еще не хватало, чтобы господин пристав торчал у двери морга в собственном участке! Вынужден подглядывать и подслушивать в замочную скважину, как простой школяр! Однако как ни старался подполковник Шелкинг, загадка не поддавалась.
Полчаса назад влетел Лебедев, задушил смрадом сигарки, распугал дежурных чиновников да задержанных мазуриков и потребовал немедленно открыть морг. Зачем и для чего – отвечать решительно отказывался. Более того, приказал доставить электрическую лампу из кабинета самого пристава. А хуже всего – закрылся и никого не впускал.
Шелкинг подслушал глухие звуки, будто ворочали тяжесть, наблюдал полоску яркого света под дверью, нюхал омерзительный дым, – и все. Так продолжалось с четверть часа. Наконец, услышав, что Лебедев собирается, отскочил от двери, поднялся в дежурную часть и принял невозмутимый вид.