Камуфлет

Иван Алексеевич прикоснулся к листку с неприязнью, перевернул и на секунду не совладал с собой.

– Где взяли? – зачем-то шепотом спросил он.

– В доме покойного князя Одоленского. – Ванзаров наивно улыбнулся. – А разве у вас нет такого же?

– Это невозможно.

– Снимок найден при осмотре места преступления.

– Спрятан в тайнике?

– Почти. Стоял на каминной полке.

– В гостиной?!

– В спальне. Снимок вложили в рамку, она находилась напротив постели, на которой князю взорвали горло. – Родион Георгиевич не врал, но мелкие детали не стал уточнять.

Шевелением губ Ягужинский послал проклятие на чью-то голову.

Это кое-что открыло. Во-первых, среди прислуги Одоленского у полковника есть свой человек, который ничего не знал о снимке. Значит, не он его ставил, и осведомитель точно не Бирюкин. Но, главное: в биографии князя этого снимка не должно было быть.

– Могу ли знать, кто этот юнофа? – вежливо спросил коллежский советник.

– К делу не относится – отрезал Ягужинский и, пряча фотографию, добавил – Об этом снимке не должен знать никто. Сыщите негатив, буду ваш личный должник.

– Сделаю, что смогу. И поэтому, профу убрать вафих филеров.

– Каких филеров? – Полковник опять выдал себя. – То есть, где заметили?

– Напротив моего дома, напротив управления и вообще болтаются под ногами. Если поручили дело мне, не стоит следить за каждым фагом.

Вот ведь как: не его это люди мелькали рядом с особняком и вчера ночью в переулке! Однако разгромить наголову начальника дворцовой охраны – удовольствие редкое.

Пролетка, сделав круг, вернулась к вокзалу.

Родион Георгиевич фамильярно похлопал черного господина по спине:

– Любезный, останови-ка здесь.

Ягужинский заверил, что все уладит, и назначил прибыть завтра в то же время. Но Ванзаров использовал право победителя:

– Я вам телефонирую, тогда и договоримся. Возможно, у меня появятся кое-какие любопытные факты.

Родион Георгиевич пошел прочь, оставляя полковника «в глухом нокауте», как выразился бы чемпион кавалерийского полка по боксу Джуранский.

Августа 7 дня, лета 1905, около семи, +24° С.

Управление сыскной полиции С.-Петербурга,

Офицерская улица, 28

Ротмистр пребывал в кипучих трудах. За стеклом телеграфной комнаты с решительным видом диктовал что-то, сосредоточенно следя за уползающей ленточкой. Кажется, ему не отдавалось подобных распоряжений. Пришлось поинтересоваться.

Оказалось, полицейский телеграф рассылал во все участки столицы срочную депешу о розыске какого-то Ивана Тимофеева Рябова, с требованием задержать и немедленно доставить в сыскную. Портрет требуемого лица будет доставлен с нарочными. Взмыленный телеграфист полицейского резерва отбивал ключом десятую копию.

– Могу ли знать, кого ловите? -любезно поинтересовался Ванзаров.

– Балерунчика этого, Тальма! – запальчиво бросил Джуранский.

– Зачем?

– Так ведь он убийца!

– Кого?

– Да князя Одоленского!

Родион Георгиевич высоко ценил помощника, устраивать разнос при младшем чине не стал, а вежливо пригласил в кабинет. И уже там Джуранский основательно познал, что даже либеральный начальник может устроить пышную головомойку. При этом коллежский советник не терял чувства меры и контролировал каждое слово, которое кричал. Выволочка имеет пользу, когда подчиненный поймет: начальник переживает, что такой умный и талантливый сотрудник нелепо попал впросак.

Буря, однако, подходила к концу, тучи рассеивались:

– Ну, скажите на милость, с чего вы рефили, что Тальма убийца? С того, что у него в квартире все перевернуто вверх дном? Или потому, что он с четверга пропал? Где хоть одна улика?

– А премьера? – вяло защищался ротмистр. – Для театральных это святое.

– И что с того? У него могла быть сотня других дел. Да хоть сбежал за любовником в Москву!

– Но ведь его Одоленский устроил…а значит, ревность…

– Спрофу как военного: можете представить, что танцор умеет обрафаться с гремучей ртутью так, что не убьется на первой кочке?

Железный Ротмистр поник духом.

Ну, что тут поделаешь? Пусть полиция поищет Тальма. Наверняка он не убийца, при большом везении – «чурка». Требуется вызвать на опознание его родителей.

– Слушаюсь! – тоскливо проговорил Джуранский.

Коллежский советник шагнул к окну глотнуть воздуха.