Камуфлет

Дыхание государственных пределов ощущалось даже в коридоре. Идеальная чистота с тишиной напомнили ротмистру казарму перед высочайшим смотром. На этом сходство заканчивалось. По стенам красовались портреты значительных выпускников и отличившихся преподавателей, а свободные места опрометчиво отдали книжным шкафам.

Аккуратненький старичок швейцар проводил Джуранского в канцелярию и предоставил заботам лицейского чиновника, коротавшего остаток лета в одиночестве. Господин Вихарев, коллежский секретарь, любезно осведомился, чем он может быть полезен.

– Я хотел бы получить сведения о вашем питомце, – сообщил ротмистр.

– Какого года выпуск?

– Скажем, год или два тому назад.

Милейший Вихарев извлек из шкафчика голубую книгу с золотым тиснением и с готовностью раскрыл:

– Изволите сообщить фамилию?

– Петр Николаевич Морозов.

Чиновник поводил пальчиком по списку и с сожалением сообщил, что таковой не числится.

– Простите, видимо, напутал. Возможно, его зовут Петр Александрович Ленский, – предположил Джуранский.

Вихарев внезапно помрачнел, захлопнул талмуд и спросил строго:

– По какому праву занимаетесь подобными расспросами?

– Я из сыскной полиции…

– Предъявите документ, удостоверяющий вашу личность.

Железный Ротмистр характер проявлять пока не стал, а покорно развернул книжечку Департамента полиции. Коллежский секретарь не только прочел, но и тщательно переписал сведения, а потом решительно заявил:

– Такое лицо в списках не числится.

– Но позвольте… – попытался возмутиться Мечислав Николаевич.

– Не числится, господин ротмистр! – оборвал Вихарев. – Это все. Ничем помочь не могу. Прошу простить, у меня много работы.

– Вы, кажется, не поняли…

– Это вы не поняли, ротмистр. Рекомендую покинуть канцелярию немедленно и более в лицее не появляться. По-доброму вам советую…

Августа 9 дня, около полудня, +19° С.

Дом на Малой Конюшенной улице

– Советовать мне нечего, приступайте! – скомандовал беспокойный жилец.

Епифанов, зажатый в угол дворницкой, испуганно покосился на господина с усами в добрую сосульку. Странный субъект поддернул манжеты так, что оголились худые руки, и пристально уставился в самую потаенную глубину глаз Феоктиста. А там водились кое-какие грешки.

– Ой, да что же… – Дворник отмахнулся как от привидения.

– Не бойся, Феоктист, проснефься отдохнувшим, – успокоил Родион Георгиевич.

Только этого не хватало! Усыпят и на тот свет отправят! Да ни за что…

Феоктист хотел сопротивляться, но голос, такой ласковый и милый, разлился благодатью и успокоил. Так хорошо стало, что и не передать. Нега да сладость.

Голос, словно идущий с неба, спросил: что делал ты, раб Божий, в субботу утром рано?

Феоктист готов был признаться и покаяться во всех грехах, но, как назло, в субботу ничего не натворил. Ворота отпер, двор вымел, помои вынес, с молочницей пошутил, нищего прогнал, господину городовому честь отдал, более ничего.

Тогда голос стал выпытывать: кого ты, Феоктист, видал еще?

Дворник, обратившись мальчонкой, послушно рассказал, что видел пролетку, которая остановилась у ворот, персона из нее вышла в черном платье. Спросил ее, куда идет, а она что-то ответила, вернулась вскорости и уехала.

Голос еще спросил: сможешь, коли на страшном суде потребуется, узнать ее?

Так Фетя хотел помочь, так хотел, но силенок не нашел, словно заслонка перед глазами.

Помнит, что потом этой дамы не видел, а из дому господин молодой незнакомый вышел, а лица нет как нет, вот если бы отодвинуть…

Время сдвинулось, дворник Епифанов обнаружил родные стены, а также господина Ванзарова, быстро писавшего что-то. Каким-то чудом в дворницкой оказался городовой Ермолаев, видать, покинул пост на углу Невского.

– А? Что? – только и смог пробормотать хозяин метелок.

– Этот фокус с черным платьем мы уже знаем: заходит дама, выходит мужчина, – пробормотал себе под нос уважаемый жилец, а вслух добавил с укоризной. – Что ж ты, дружок? Софья Петровна тебе червонец на Рождество дарит, а ты подвел ее?

– Уж, простите, Родион Георгиевич, видать, глаза отвели, не иначе-с…

– Но каков мастер! – восхищенно сообщил мсье Жарко, уже не глядя подписывая протокол. – Позвольте еще заняться этим славным дворником…