Камуфлет

– Поспешим, Андрей Иванович. А то мне еще статью в номер сдавать. – И Ванзаров вытолкал мага человеческих душ.

Августа 9 дня, половина одиннадцатого, +18° С.

Загородная лечебница психиатрических болезней

на Черной речке

Душ Шарко, прогулки на чистом воздухе да молитвы – вот и все лечение. Нет в психиатрии другого способа, как надеяться, что болезнь сама устанет терзать безвинную голову. Персонал клиники усвоил эту простую истину накрепко. Поэтому больные пребывали в большой свободе, правда, в границах забора. Из всех строгостей – решетки на окнах двухэтажной деревянной дачки. А так люди в серых халатах гуляли, как им вздумается. Это обстоятельство несколько удивило Джуранского.

Санитарка провела ротмистра по обширному саду, в котором копошилось десятка два божьих тварей, и попросила обождать на лавке. Доктор скоро выйдет.

Действительно, не прошло и пяти минут, как на крылечке появился приятный моложавый господин с непременной «профессорской» бородкой, но без намека на белый халат и смирительную рубашку.

– Сыскная полиция, полагаю? Это прелестно! – бравурно заявил доктор. – Как раз «Поздней местью» Конан Дойля балуюсь!

Оказалось, балагура зовут Иван Андреевич Леммергирт, доктор медицины и надворный советник.

– Какое таинственное преступление распутываете, господин сыщик? – живо поинтересовался он.

С неожиданной ловкостью Мечислав Николаевич наплел, что полиции дано строгое указание: проверить всех пропавших и неизвестно где пребывающих лиц.

– О! Тогда вам у нас делать нечего, – Доктор Леммергирт добродушно усмехнулся. – У нас, слава Богу, никто не пропадал. Только отходили по зову природы.

– Разве? А Петр Александрович Ленский? – осторожно спросил Джуранский.

– Кто-кто? Отродясь таких пациентов не было. Следовательно, не у нас и пропал. Ошибочка, сыщик!

– Можно взглянуть на больничную ведомость? Психиатр изобразил широкий жест на двери, заделанные

решеткой:

– Сколько хотите!

– Совсем забыл! – Ротмистр собрался хлопнуть себя по лбу, но передумал. – А еще один?

– Кто же?

– Некий Морозов… Петр Николаевич.

– Такого больного в нашей клинике никогда не было, – ответил доктор. – Жаль, что не смог помочь, мне пора, буду прощаться.

– Так можно взглянуть на больничную ведомость?

– О чем вы, сыщик? Да мы свято блюдем врачебную тайну. Хотите яблочко? – Леммергирт подкинул гостю невесть откуда взявшийся фрукт и стремительно исчез за решеткой.

Мечислав Николаевич оказался в двух шагах от калитки, когда его за сюртук дернули. Совершенно лысый господин с выдающим брюшком яростно ковырнул ноздрю и хитро подмигнул:

– Ты Петьку искал?

– Что-то знаешь? – в сомнении спросил Джуранский.

– Может, и знаю… А что дашь?

Как назло, кроме денег и револьвера, у ротмистра ничего с собой не было: ни конфет, ни курева. Но сумасшедший радостно схватил бумажный рубль, скатал в трубочку и ловко спрятал в полу халата.

– Дело такое… – перешел он на слюнявый шепот. – Петька два года жил, смотрели за ним крепко, а в начале мая взял да исчез.

– Как исчез? – удивился ротмистр.

– А вот так: был – и нету! – Лысый засмеялся. – Пришел за ним кто-то и увел. Шуму потом было! Важные господа приезжали, чуть ли не пыткой грозили. Только сделать ничего не смогли. Никто не знает, как увели. А санитарка, Матрена, что за Петькой следить приставлена, знали мы, что филерка, так и вовсе не помнила ничего. Был человек, взял Петьку и увел. Так ее забрали. А Петька душевный был, ласковый…

– Что про себя рассказывал?

– Пилюли ему давали горстями, так что спал все больше.

Больной вдруг оглушительно зевнул и снова дернул ротмистра за рукав:

– Дядь, у тебя револьвер есть?

– Зачем тебе? – Мечислав Николаевич насторожился.

– Докторов бить. Замучили, проклятые!

Августа 9 дня, час пополудни, +19° С.

На Екатерининском канале, у Львиного мостика

«Всю душу измучили, изверги! То из камеры волокут вон, то обратно тащат. Да что же это, мля! За что такие мучения бедному извозчику? А еще какой-то усатый все выпытывал, дивился. Ну, показывал пассажир карточку, ну, забыл об этом, ну, перепутал с князем, что с того? В камеру за такое не содют, мля. Лошадь почитай совсем пропала, хоть глазком бы на нее, сердешную, взглянуть»…