Без единого свидетеля

И это все. Стало понятно, что если не удастся установить какой-либо связи между подростками — жертвами серийного убийцы, то попытки их опознать, просеивая информацию о пропавших детях, будут подобны поискам комариного дерьма в молотом перце. Существование же связи между жертвами пока выглядело маловероятным — слишком уж далеко друг от друга были найдены тела.

Когда Барбара поняла, что с нее хватит — по крайней мере, на этот рабочий день, — она сказала Нкате:

— Я сваливаю, Уинни. А ты остаешься или как? Нката откинулся на спинку стула, потер шею и сказал:

— Еще немного посижу.

Она кивнула, но не ушла сразу же. Ей казалось, обоим нужно что-то сказать, только она не знала, что именно. Нката, очевидно, думал так же, и первый шаг сделал он.

— Что нам делать с этим, Барб? — Он положил шариковую ручку на блокнот. — Или даже — как нам быть? Взять и просто игнорировать ситуацию мы не можем.

Барбара снова села на место. На столе лежал степлер, и она рассеянно взяла его и стала вертеть в руках.

— По-моему, мы просто должны делать то, что нужно. А остальное все самой собой утрясется как-нибудь.

Он задумчиво кивнул.

— Не думай, что мне это нравится. Я понимаю, почему я здесь. Хочу, чтобы и ты это понимала.

— Не волнуйся, понимаю, — сказала Барбара. — Но не вини себя. Ты заслуживаешь…

— Хильер ни хрена не знает, заслуживаю я чего-то или нет, — перебил ее Нката. — Я уж молчу про отдел по связям с общественностью. Ни раньше не знали, ни теперь и никогда знать не будут.

Барбара молчала. Спорить с тем, что, как они оба знали, было правдой, она не могла. Наконец она произнесла:

— Ты знаешь, Уинни, мы с тобой оказались примерно в одинаковом положении.

— Как это? Женщина-полицейский и чернокожий полицейский?

— Да нет. Скорее дело в видении. Хильер на самом деле не видит ни тебя, ни меня. Да что там, можно сказать то же самое и о любом члене нашей команды. Он не видит нас, значит, не понимает, что мы можем либо помочь ему, либо навредить.

Нката обдумал слова Хейверс.

— Что ж, пожалуй, ты права.

— И поэтому ничто из того, что он говорит или делает, не имеет значения: в конечном счете перед всеми нами стоит одна и та же задача и ничего больше. Вопрос в том, сможем ли мы выполнить ее. Ведь для этого нам придется отложить все чувства и эмоции и заняться тем, что мы умеем делать лучше всего.

— Я готов, — сказал Нката. — Но, Барб, все равно ты заслуживаешь…

— И ты тоже, — не дала ему договорить Барбара.

Сейчас, сидя в машине, она широко зевнула и пихнула плечом норовистую дверцу «мини». Свободное место для парковки нашлось на Стилс-роуд, буквально за углом от Итон-виллас. Съежившись на холодном ветру, не затихающем с самого полудня, она потопала к желтому зданию, а дальше по тропинке к своему коттеджу.

Очутившись наконец дома, она включила повсюду свет, бросила сумку на стол и вытащила из буфета желанную банку фасоли. Содержимое банки было бесцеремонно вывалено на сковороду. При других обстоятельствах Барбара съела бы фасоль, не разогревая ее. Но в этот вечер она решила, что заслуживает наилучшего обращения. Два куска хлеба утонули в тостере, из холодильника появилась банка пива. Вообще-то по расписанию выпивка сегодня не полагалась, но, сказала себе Барбара, день был слишком уж тяжелый.

Пока готовился ужин, она отправилась на поиски телевизионного пульта, который, как обычно, где-то искусно прятался. Барбара перетряхивала смятое покрывало на диване, когда в дверь постучали. Она оглянулась и увидела за окном два силуэта, стоящие на ее крыльце, — один совсем маленький, а второй повыше, оба стройные. Это Хадия и ее отец решили зайти к ней в гости.

Барбара прекратила поиски пульта и открыла соседям дверь.

— Как вы вовремя! — сказала она. — Фирменное блюдо «Барбара» почти готово. Правда, я сделала только два тоста, но, если вы будете хорошо себя вести, я разрежу каждый из них на три части.

Она пошире распахнула перед гостями дверь и торопливо оглядела комнату, проверяя, не валяются ли где-нибудь на виду трусы, которые давно уже следовало бы положить в корзину для грязного белья.

Таймулла Ажар улыбнулся с присущей ему серьезной вежливостью.

— Мы не сможем остаться, Барбара, — сказал он. — У нас к вам небольшое дело, если не возражаете.

Его голос звучал так печально, что Барбара насторожилась и перевела взгляд на его дочь. Хадия стояла, понурив голову, сцепив руки за спиной. Несколько прядей выскользнули из косичек и упали на щеки. Однако Барбара заметила, что лицо девочки порозовело… Что это? Кажется, она плакала?