Первое правило волшебника

– Мог бы. Смотри, вот что я нашел в нагрудном кармане. – Ричард поглядел на Кэлен. – У сердца. – Он вытащил локон Рэчел и повертел его в руках. – На память о ней.

Кэлен встала. Все краски сбежали с ее лица.

– Это я виновата. – Она вылезла из приют-сосны.

Ричард хотел было взять ее за руку, но Кэлен вырвалась.

Ричард поставил мешок и последовал за ней. Кэлен стояла, сложив руки, спиной к нему. Она смотрела на лес.

– Кэлен, ты не виновата.

Она кивнула.

– Виноваты мои волосы. Ты видел, как испуганно она на них смотрела? Сотни раз я видела подобные взгляды. Ты можешь себе представить, каково это, когда тебя боятся даже дети? – Он не ответил. – Ричард, ты не мог бы обрезать мне волосы?

– Что?

Кэлен умоляюще посмотрела на него:

– Ты можешь меня постричь?

В ее взгляде он прочел боль.

– Почему бы тебе не сделать этого самой?

– Я не могу. Магия не позволяет Исповедницам стричься самим. Стоит попытаться, и возникает такая страшная боль, что мы не в состоянии выполнить свое намерение.

– Как это так?

– Помнишь, какую боль причинила тебе магия меча, когда ты впервые убил человека? Это то же самое. Исповедница может потерять сознание, прежде чем закончит свое дело. Однажды я уже пыталась. Каждая Исповедница однажды решается на такую попытку. Но только однажды. Когда нам нужно привести в порядок волосы, это делает за нас кто-то другой. Но никто не осмеливался остричь их полностью. – Она снова повернулась к Ричарду. – Ты сделаешь это для меня?

Ричард отвернулся, глядя на прояснившееся небо, пытаясь разобраться в своих чувствах и понять, что же испытывает она. Он еще многого не знает о ней, о ее мире. Все это казалось ему таинственным. Когда-то Ричард хотел бы узнать о ней все. Теперь ему этого совсем не хотелось. Между ними стоит магия, словно нарочно придуманная, чтобы их разъединить. Он повернулся к Кэлен:

– Нет.

– Могу я узнать почему?

– Потому что ты дорога мне такой, какая ты есть. Кэлен, какой я ее знаю, не стала бы дурачить людей, выдавая себя не за того, кто она есть. Даже если ты кого-то обманешь, это все равно ничего не изменит. Ты была и останешься Матерью-Исповедницей. Мы – только то, что есть, ни больше, ни меньше. – Он улыбнулся. – Одна мудрая женщина, мой друг, однажды сказала мне это.

– Любой мужчина подпрыгнул бы от радости, доведись ему остричь волосы Исповеднице.

– Только не тот, кого ты видишь перед собой. Он – твой друг.

Кэлен рассеянно кивнула.

– Ей сейчас, наверное, холодно. У нее даже нет одеяла.

– У нее и еды нет, кроме этой буханки, которую она по какой-то причине так бережет, что предпочитает голодать.

Кэлен улыбнулась:

– Она съела больше нас двоих. Хоть не на пустой желудок ушла. Но, Ричард, когда она придет в Хорнерз-Милл…

– Она не пойдет туда.

– Но ведь там у нее бабушка.

– Да нет у нее никакой бабушки… Когда я сказал, что ей нельзя идти в Хорнерз-Милл, где, по ее словам, у нее живет бабушка, она и глазом не моргнула. Только сказала, что пойдет куда-нибудь еще. Она и не побеспокоилась, что там случилось, почему нельзя к бабушке. Она даже не возразила. Девочка от кого-то убегает.

– Убегает? Может, от того, кто так хлестал ее по рукам?

– И по спине тоже. Когда я дотрагивался до ее спины, она дергалась, хотя ничего не говорила. – Во взгляде Кэлен выразилось сострадание. – Она, по-моему, бежала от того, кто так обкорнал ее.

– Ты думаешь?

– Это было сделано, чтобы пометить ее, словно собственность. Никто никому не станет так обрезать волосы, если только не хочет оставить знак, особенно здесь, в Срединных Землях, где люди уделяют волосам столько внимания. Это как клеймо чьей-то власти над ней. Вот я и решил постричь ее ровно, чтобы избавить от этого.

– Так вот почему она была так счастлива, когда ты это сделал, – прошептала Кэлен.

– Но дело не только в ее бегстве. Она лжет, как заправский игрок. Легкость, с которой она лжет, очевидно, вызвана крайней необходимостью.

Кэлен вновь посмотрела на него.

– Какой же?

– Не знаю. Но это как-то связано с ее буханкой.

– С буханкой? Ты серьезно?

– У нее нет ни башмачков, ни плаща, ничего нет, кроме куклы. Это ее сокровище, но все же она разрешила нам потрогать куклу. Но она не позволила нам даже дотронуться до буханки. Я не очень хорошо разбираюсь в здешней магии, но у меня на родине хлеб для девочек – ценность не большая, чем кукла, и я думаю, здесь едва ли иначе. Видела, как она на тебя посмотрела, когда ты протянула руку к буханке? Будь у нее нож, она, пожалуй, попыталась бы ударить тебя.