Сапфировая королева

– Нет, – ответила баронесса, – мы просто разговариваем. О фамильных драгоценностях.

Чувствуя в душе разочарование, граф Лукашевский убрал кольцо в карман и отошел, а общество двинулось к выходу из особняка, чтобы полюбоваться большим фейерверком.

В доме Русалкиных Наденька закончила расчесывать волосы и села у окна. А потом в небе началась огненная феерия. Это было так красиво, так необычно, что у девушки захватило дух.

– Аполлон! Женечка! Сюда, сюда, смотрите скорей!

Но Аполлон ответил, что не видит ничего особенного в происходящем, фейерверк как фейерверк, и вообще, на свете есть куда более важные вещи. А кузен Евгений лишь укоризненно вздохнул и уронил, что подобные излишества – следствие угодничества и пресмыкательства перед особой, от которой власти ожидают для себя неприятностей, вот они и стараются расположить ее к себе.

– Каждый день, – пробасил студент, – то обеды, то праздники. Притом что народ бедствует!

Впрочем, народ, собравшийся на площади, от души веселился, глядя на сказочное действо в небе. Потому что людям, что бы там ни твердили материалисты, нужен не только хлеб, но и зрелища.

Под конец в небе выписался огненный вензель А.К., и тут веселье достигло наивысшей точки. Поэтому, может быть, никто не обратил внимания на темную карету, которая подкатила к губернаторскому особняку.

Из кареты вышел молодой человек во фраке, худощавый и изящный, и вошел в дом. Швейцар, стоявший у дверей и одним глазом косившийся на фейерверк, приосанился и сурово осведомился, приглашен ли молодой человек на вечер.

– Нет, – беззаботно ответил тот. – Наверное, это ужасно, как вы думаете?

В то же время его рука – довольно красивая, надо признать, рука, которую портило разве что то обстоятельство, что перстней на ней было больше, чем пальцев, – порхнула в карман фрака и извлекла из него радужную бумажку.

– Сударь, – в священном ужасе пролепетал швейцар, – но я не могу вас пропустить!

Молодой человек улыбнулся, и тут же швейцар рассмотрел, что в тонких пальцах уже было зажато две бумажки, а не одна. В следующее мгновение пальцы скользнули в карман швейцара и вновь показались наружу, но уже без бумажек.

Швейцар выпучил глаза, поднес руку к карману, но тотчас же спохватился и распахнул дверь. И гость без приглашения, посмеиваясь про себя, вошел в дом.

Он миновал анфиладу ярко освещенных комнат и в третьей или четвертой столкнулся с графом Лукашевским, который остановился, не веря своим глазам.

– Николай? – пролепетал граф. – Но ты же приезжаешь только завтра!

– У меня изменились планы, – беспечно откликнулся знаменитый шулер Николай Рубинштейн. – Так что я приехал сегодня.

– У тебя было приглашение на вечер? – Граф дивился все больше и больше. – Нет, не верю. Как же ты вошел?

– Через дверь, разумеется, – ничуть не покривив душой, ответил его собеседник. – Скажи, а правда, что баронесса Корф в городе?

– Да, – нахмурился Лукашевский, – и от нее нам житья нет!

Рубинштейн улыбнулся.

– Что ж, на нее похоже, – уронил он. – Зачем она здесь?

– Из-за Валевского, – сообщил граф и вслед за тем объяснил, что баронесса приехала в город искать украденную парюру. А поскольку Хилькевич оказался слишком самонадеянным и сначала отказал баронессе, интересы его клана сильно пострадали.

– Никогда не следует отказывать женщине, – усмехнулся Рубинштейн, – особенно такой.

– Ты так говоришь, как будто ее знаешь, – заметил Лукашевский.

Рубинштейн пожал плечами и обронил с загадочной улыбкой:

– Думаю, ни один человек на свете не может похвастаться, что знает баронессу Корф.

Общество меж тем мало-помалу возвращалось из сада в дом. Вслед за остальными в зал вернулась и Амалия, опираясь на руку Красовского. Следом за ней бесшумной тенью двигался маэстро Бертуччи.

– Если хочешь, я могу вас познакомить, – предложил граф. – Вот она, в голубом платье, рядом с вице-губернатором.

Рубинштейн повернулся, увидел даму в голубом – и застыл на месте. По его лицу Лукашевский не мог понять, рад он, или встревожен, или вообще уже сожалеет о том, что пришел на этот вечер. Амалия скользнула по новому гостю совершенно равнодушным взглядом и, сложив свой муслиновый веер с серебряными пластинами, отдала его Дашеньке. Та присела в поклоне, покосилась на Рубинштейна и отошла в сторону. Судя по всему, шулер, чью внешность никак нельзя было назвать отталкивающей, заинтересовал служанку куда больше, чем госпожу.