Путешественник из ниоткуда

– Отчего же, Аполлинарий Евграфович, – обиженно возразил Былинкин. – И вообще, какие могут быть шутки в таком деле! Но, посудите сами, все выглядит довольно странно... Появилась какая-то француженка, о которой нам ничего не известно, приклеилась к вам непонятно отчего, ходит за вами по пятам, находит трупы... Куда вы, туда и она. Согласитесь, совершенно непонятно! Я не удивлюсь, если узнаю, что она никакая не гувернантка, а агент заграничного правительства. В конце концов, нам уже известно, что в деле замешаны немцы, а где немцы, там жди и французов.

– В самом деле, – поддержал его Григорий Никанорович. – И кучер ее тоже очень подозрительная личность!

Я попытался представить себе милейшую мадемуазель Плесси в роли заграничного агента, присланного по мою душу, но, честно говоря, мне это удалось с трудом, а вернее, не удалось вовсе. Близорукая женщина средних лет, охотница до уголовных романов, которые она поглощает пачками, никак не подходила на роль шпионки. Да и недотепа-кучер Аркадий, который едва справлялся со своими лошадьми, тоже не производил впечатления человека, способного справиться с чем-то большим, нежели сидение на козлах.

– Значит, мадемуазель Плесси – французская шпионка? – спросил я вслух.

– Именно так, – с готовностью отвечал Былинкин. – Я уверен, она охотится за чертежами, которые украли те двое немцев. Что, если она убила Стоянова и пыталась сегодня избавиться от баронессы Корф?

– Вы в своем уме? – уже сердито спросил я. – Как Изабель могла ранить баронессу, если мы трое были вместе?

– А может быть, стрелял кучер? – высказал предположение Григорий Никанорович.

Я покачал головой:

– Нет. Он появился совершенно с другой стороны. И потом, если допустить, что Изабель шпионка, то как вы объясните, что именно она остановила кровотечение у баронессы? Доктор Соловейко сказал, что, если бы не мадемуазель Плесси, последствия могли быть самыми плачевными.

Былинкин открыл рот. Такого оборота он явно не ожидал.

– Так что зря вы тут наябедничали, – добил я его. – Лучше бы рассказали, как сегодня утром она заставила вас переписывать бумагу и сказала, что вас надо гнать в шею. Уверен, Григорию Никаноровичу вы об этом не сказали.

– При чем тут это? – возмутился секретарь. Теперь он был красен как рак.

Я встал с места и сверху вниз с презрением посмотрел на него.

– При том, милостивый государь, что вы глупец! Мадемуазель Плесси – шпионка? Выдумали бы что-нибудь более правдоподобное. А еще лучше – занимались бы своими прямыми обязанностями, вместо того чтобы клеветать на честных людей.

– Вы не имеете права так со мной разговаривать! – заверещал Былинкин. – Я не желаю выслушивать от такого, как вы...

– Спокойно, господа, спокойно, – вмешался Григорий Никанорович, жестом приглашая меня сесть. – Довольно! – крикнул он, видя, что Былинкин никак не может успокоиться и готов продолжить. – Хватит ссориться. Ваша бдительность, Никита Егорыч, весьма похвальна, но, похоже, совсем не по адресу. А вы, Аполлинарий Евграфович, тоже, пожалуйста, держите себя в руках. Я понимаю, что вам обидно за невесту, но Никита Егорыч, так сказать, действовал из лучших побуждений...

Мне надоел весь этот вздор, и я поднялся.

– Прошу прощения, господа... У меня выдался непростой день, и к тому же так сложилось, что ночью я совсем не спал. Я... Позвольте откланяться.

– Конечно-конечно, голубчик! – вскричал Григорий Никанорович. – Разве мы вас задерживаем? Идите, конечно. И отдохните, обязательно отдохните! Завтра мы с вами примемся за работу. Столько дел, столько дел... И Венедикт Палыч чуть ли не каждый час требует к себе с докладом, как все продвигается. Суровые нынче времена! С начальственных лиц такой спрос...

Я откланялся и ушел.

ГЛАВА ХХV

Проснулся я в седьмом часу, когда на улице уже вовсю горланил очередной петух, а сквозь ставни пробивался жиденький серый рассвет. Лучи его высветили простреленную фуражку, брошенную на стул, и я отвернулся к стене, чтобы не видеть ее. Мне надо было спокойно поразмыслить.

Итак, все началось с человека, у которого в кармане был паспорт на имя Петровского. С человека, которого выбросили из поезда и который погиб, сломав себе шею.

Он был как-то связан с Леманном и Фридой Келлер и наверняка знал, где находятся чертежи. Но имени его Амалия Корф не смогла или не захотела мне сказать, а между тем я чувствовал, что это очень важно. Узнав, кем на самом деле был тот загадочный неизвестный, я сделал бы громадный шаг в расследовании.