Принцесса морей

Прошел год. Мадемуазель Антуанетта, а также ее отец, который не чаял сбыть дочурку с рук, начали проявлять понятное нетерпение. Что же до герцога, то Анри пребывал в уверенности: женитьба по договору ему больше не грозит, а потому с удвоенным пылом отдавался любимому своему развлечению – соколиной охоте.

Но незадолго до того, как Анри сравнялось восемнадцать лет, опекун вызвал его к себе и сообщил, что через месяц назначена свадьба с мадемуазель де Курсель, которая прямо-таки горит нетерпением сделаться поскорее супругой молодого герцога.

От ярости Анри вначале даже потерял дар речи, но когда вновь обрел, Марсильяк поневоле пожалел, что не родился глухим. Кроткий обычно герцог де Бельфор рвал и метал, так что стены родового замка дрожали от его крика.

Разве он не сказал ясно? – бушевал Анри. Ему что, повторить все снова? Так вот: он не хочет жениться на этой уродине! Он и слышать о ней не желает, не говоря уже о том, чтобы видеть! И никакой контракт ему не указ!

Марсильяк, призвав на помощь весь свой такт, убеждал, уговаривал, урезонивал. Анри не хочет жить с женой? Прекрасно: вскоре после свадьбы они могут разъехаться. Супруга станет жить в одном замке, он – в другом.

– Никакой свадьбы не будет! – отрезал герцог, чьи щеки пылали ярче, чем грудка снегиря зимой. – Нет на свете такой силы, которая заставила бы меня сказать «да» перед алтарем этой… этому… этому богомерзкому созданию!

На что Марсильяк упрямо ответил, что свадьба все-таки состоится, поскольку существует брачный контракт, заключенный отцом герцога. И вообще, раздраженно добавил Марсильяк, если со своей женой Анри будет встречаться исключительно в темноте, то какая разница, красавица она или нет?

Но герцог де Бельфор ответил, что с такой женой он не желает встречаться даже в самом страшном сне, и повторил свой категорический отказ жениться вообще.

Стало очевидно, что молодой человек не отступится. И Марсильяку не оставалось ничего другого, как сесть и с сокрушенным сердцем написать маркизу де Курселю письмо о странном и предосудительном упрямстве герцога.

К счастью, милейший маркиз де Курсель скончался еще до того, как до него дошло сие послание. Дело в том, что, являясь одним из богатейших людей Франции, маркиз тем не менее экономил на всем, на чем только можно, так что даже еда у него была далеко не самого лучшего качества. И однажды к столу подали мясо такой сомнительной свежести, что от него отказалась бы и собака. Маркиз тем не менее съел все подчистую, а вскоре у него начались желудочные колики и непрекращающаяся рвота. Врачи развели руками и констатировали серьезное пищевое отравление, а так как медицина той эпохи пробавлялась в основном клистирами, то нет ничего удивительного в том, что маркиз испустил дух.

После смерти предполагаемого тестя Анри получил отсрочку, потому что во время семейного траура свадьбы не праздновались. Но через полгода невыносимая мадемуазель Антуанетта вновь нарисовалась на его горизонте и потребовала выполнения брачного соглашения. Анри вышел из себя, наговорил ей дерзостей, а в заключение заявил, что предпочтет скорее уйти в монастырь, нежели увидеть ее своей женой. Уразумев наконец, что долгожданный суженый попросту не желает иметь с ней никакого дела, Антуанетта грозно пообещала, что так этого не оставит, и отправилась прямиком к королю – жаловаться на вероломного жениха, который пренебрегает ею, несмотря на заключенный родителями договор.

Людовик XIV терпеть не мог, когда ему докучали женщины. Вернее сказать, он не выносил, когда ему докучали дурнушки; против красавиц же король решительно ничего не имел. Поэтому он выслушал мадемуазель Антуанетту, признал, что в ее словах есть определенный резон, и в тот же вечер, чтобы столь страшная внешне девица, не дай бог, не вздумала заявиться к нему снова, подписал приказ о заключении строптивого юнца в Бастилию.

Если читатель решил, что герцога де Бельфора заковали в кандалы и с ужасными богохульствами ввергли в мрачный каземат без окон, где нельзя даже толком разогнуться и где единственной подстилкой узнику служила охапка гнилой соломы, по которой то и дело шныряли мерзкие крысы с ледяными лапами, то он сильно заблуждается. Дело в том, что камеры в Бастилии очень сильно различались между собой, и если какого-нибудь бедняка и могли походя засунуть в каменный мешок, то по отношению к особе благородного происхождения подобное было просто немыслимо.