Ледяной сфинкс

– С горничной приехали, – объявил денщик, ухмыляясь.

Александр понял, что Мари захватила с собой горничную, чтобы о ее визите не пошли ненужные толки, и сказал, что готов ее принять. Впрочем, он догадался, что графиня приехала лишь потому, что об этом попросила ее подруга. После вчерашней размолвки Бетти решила выдержать характер и, наверное, не изменила бы себе, даже если бы Александр был серьезно ранен.

– Ужасное происшествие! – заговорила Мари, в волнении сжимая и разжимая руки. – Мы были счастливы узнать, что вы все же не пострадали! Но чего добиваются эти негодяи? Чего хотят от вас?

– Понятия не имею, дорогая графиня, – пожал плечами Александр. – А их не так-то легко найти, чтобы напрямую спросить у них.

Он улыбнулся, но лицо Мари оставалось серьезным.

– Бетти просила передать… – Девушка замялась, – что искренне сожалеет, если огорчила вас вчера. Она и в мыслях не имела…

– Полагаю, – перебил ее Александр, – сегодня это уже не имеет никакого значения.

Тон его вроде бы был дружелюбен, однако Мари насторожилась.

– О, я так рада! Ужасно, знаете ли, когда друзья ссорятся. Тем более такие близкие друзья, как…

Потоцкая замолчала, потому что из ящика стола Александр достал письма невесты, которые отобрал вчера, и протянул ей всю связку. Мари застыла на месте, не веря своим глазам. Ведь возврат писем всегда означал разрыв, окончательный и бесповоротный.

– Боюсь, я недостоин княжны Гагариной, – спокойно промолвил Александр. – Передайте ей мои искренние пожелания всяческого счастья.

Негнущейся рукой Мари приняла письма и оглянулась на горничную, словно только та могла ей объяснить, что происходит. Однако горничной, судя по ее равнодушному, невыразительному лицу, было все равно.

– Я не понимаю… – прошептала девушка. Теперь она была смертельно бледна, словно не Бетти, а сама лично получила отказ.

– Думаю, вы все понимаете, – с обычной для него учтивостью ответил Александр.

Они обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами, и Мари удалилась в сопровождении горничной. Однако Александр слишком хорошо знал свет и понимал, что это только начало. Уязвленный князь Гагарин не преминет отомстить ему за расторжение помолвки, сплетники и сплетницы будут перемывать косточки ему и бывшей невесте, а какую бурю поднимет мать, которой нравилась Бетти, трудно даже вообразить. Впрочем, оказалось, что был еще кое-кто, кому происшедшее пришлось крайне не по нраву.

– Ты сошел с ума! – вскрикнул Андрей Петрович, вызвавший вскоре крестника к себе. Сильно хромая, граф мерил шагами свой кабинет. – Что на тебя нашло? Зачем ты обидел Бетти? Вчера, получив обратно свои письма, она проплакала целый вечер!

– Думаю, ей скоро помогут осушить слезы, – ответил Александр. – И, мне кажется, я даже знаю, кто.

– И все из-за той девицы? – рассердился Строганов. – Я так и знал, так и знал! Только учти, – подошел он к Александру вплотную. – Я лишу тебя наследства. Я не желаю, чтобы мои деньги достались… бог знает кому!

– Мне не нужны ваши деньги, – отрезал Александр. Стоило ему уловить малейший недоброжелательный намек на Амалию, как он превращался в ледяного сфинкса. – И вы вправе оставить их кому хотите, мне все равно.

Услышав, что Александру безразлично, будет он его наследником или нет, сенатор отчего-то разобиделся пуще прежнего, стал кричать, брызгать слюной и вообще разошелся не на шутку. И чем больше ярился граф, тем спокойнее становился молодой офицер.

Ему пришлось после этого выдержать и объяснение с матерью, которая во что бы то ни стало хотела знать, чем княжна Гагарина не угодила сыну.

– Она злая, ограниченная и бессердечная, – отозвался Александр. – А так, конечно, всем хороша.

– Ах, как ты можешь так говорить! – воскликнула Полина Сергеевна, крайне расстроенная. – После того, как я столько времени договаривалась о приданом!

Как последнее средство мать и крестный вызвали из Петергофа отца, чтобы хоть тот образумил Александра. Судя по всему, им пришлось приложить нешуточные усилия, потому что заставить генерала покинуть его уютный домик было не легче, чем вытащить черепаху из ее панциря. Старый генерал возник под вечер в квартире сына на Офицерской, с тоской покосился на город за окном и разгладил усы.

– Это правда, что ты расторг помолвку? – с любопытством спросил он.

– Да, отец.

– Шуму-то теперь, наверное, будет… – предположил генерал. – Кто в тебя стрелял, кстати?