Отравленная маска

– Ах, это вы! Я не ожидала вас здесь увидеть.

– Я тоже, – признался Евгений.

Он стоял перед Амалией, заложив руки за спину, и нерешительно поглядывал на нее. «Совершенно непонятно», – подумала она, услышав его ответ.

– Вечер очень хорош, – сказал Полонский.

– О да, – подтвердила Амалия, мысленно прикидывая, через сколько фраз она сможет встать и удалиться, не нарушая приличий.

– Амалия Константиновна, – внезапно промолвил граф, – мне надо с вами поговорить.

«Этого только не хватало!» – с досадой подумала девушка.

– Вы ведь скоро уезжаете, и я боюсь, что другого случая мне уже не представится.

«Какого еще случая?» – насторожилась Амалия.

– Амалия Константиновна, я… я люблю вас. – И, глубоко вздохнув: – Вы согласны стать моей женой?

Вообще-то наша героиня никогда не лезла за словом в карман, но факт остается фактом: услышав последнюю фразу, она позорнейшим образом растерялась. Перед ней стоял красивый блондин двадцати трех лет от роду, не обремененный детьми, долгами, бедностью и подмоченной репутацией. Только что он по всем правилам объяснился ей в любви и сделал предложение, на что Амалии полагалось что-нибудь ответить, и желательно как можно более членораздельно. Однако она не сумела выдавить из себя ни звука по той простой причине, что от изумления начисто лишилась дара речи. Она могла ожидать чего-то подобного от Мити, от Саши, даже от толстого Гриши, но уж никак не от этого надменного юноши, которого она в глубине души считала самовлюбленным чурбаном. Граф Полонский ей не нравился, и Амалия пребывала в уверенности, что и она ему не нравится тоже. Да, он не дал Митрофанову раздавить ее в Москве, он вытащил ее из реки, когда Изабелла чуть ее не утопила… Одним словом, он несколько раз приходил ей на помощь, но от этого Евгений не стал Амалии ближе. Его манеры возмущали ее, его снобизм выводил из себя. Даже дружить с ним было нелегко, что уж тогда говорить об отношениях более глубоких, чем дружба. Амалия сразу же увидела: то, что граф ей предлагал, заманчиво, но совершенно невозможно. Она не любила его и более того – знала, что не полюбит никогда. Ей оставалось только как можно тактичнее отказать ему, и она ломала себе голову, выискивая подходящие слова, которые бы не оскорбили самолюбия Полонского.

Видя, что девушка молчит, Евгений заговорил сам. Он напомнил ей их первую встречу, которая состоялась в Париже, сказал, что влюбился в нее с первого взгляда, но долго боролся с собой, потому что… Амалия вскинула голову. Она уже сообразила, что стоит за этим «потому». Она уже не искала тактичных слов для отказа, ей казалось, что «первый взгляд» слишком затянулся, а больше всего на свете она сейчас желала, чтобы поскорее вернулась Даша и прервала этот унизительный, с ее точки зрения, тет-а-тет. Но Даша все не шла, а Евгений между тем уже говорил, как он беспокоился за нее, когда начались эти странные покушения, как он старался ни на минуту не выпускать ее из виду, как он…

«Если я переадресую его сейчас к матери, – мучительно думала Амалия, – он, пожалуй, легко добьется ее согласия, и тогда я пропала. Нет… Жаль его, но все-таки я не стану его обманывать. Это было бы нечестно».

Кроме того, Амалию не покидало странное ощущение, что, говоря о своей любви и о том, как он, Полонский, жить без нее не может, граф чего-то недоговаривает, о чем-то не хочет упоминать. Возможно, он и в самом деле влюблен в нее (или вообразил, что влюблен, от скуки или из чувства соперничества с кем-то другим), но в любом случае Амалия не могла принять его предложения. Не могла и, главное, не хотела.

– Я очень польщена, Евгений Петрович, – сказала она, когда Полонский, устав перечислять ее достоинства, о которых она и сама была неплохо осведомлена, на мгновение запнулся и умолк. – Но стать вашей женой я не могу.

Она предвидела, какое действие эти простые и жестокие слова окажут на ее собеседника, но, очевидно, все же не до конца. Лицо Евгения застыло, и только в глазах, которые всегда казались столь спокойными, отразилась такая мука, что Амалия в смятении отвела взор. Она ненавидела причинять боль – ненавидела даже тогда, когда это было необходимо. Впрочем, граф быстро справился с собой: в следующее мгновение он вновь смотрел на нее с вежливым, холодным вниманием, словно между ними пролегли моря и земли.

– Не могу сказать, что я не предвидел такого ответа, – промолвил он со своей обычной учтивостью, – но, может быть, вы все-таки объясните мне, чем я провинился перед вами?