Ход Снежной королевы

Я взволнованно приподнялся на месте.

– Господи, Люсьен!

– Какого черта он там делает? – воскликнула Амалия, вскакивая с места. – Фредерик! Немедленно несите мое пальто! Мальчику не следует покидать замок одному!

Актер принес ее пальто, отделанное мехом. Едва сунув руки в рукава, Амалия бросилась к выходу, а мы с Массильоном – за ней.

– Люсьен! Люсьен, что ты делаешь?

Мальчик обернулся. У него были совершенно отчаянные глаза. Волосы растрепались, на голове не было шапки. Пар валил из его рта.

– Ненавижу! – прокричал он. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу это место!

Он зачерпнул горсть снега, сделал из него снежок и изо всех сил швырнул его в замок, выражая таким образом свою злость. Снежок угодил прямо в лоб одной из статуй рыцарей, которые украшали фасад замка.

– Люсьен! – прошептала Амалия. – Что ты? Так нельзя! Надо держаться!

– Вы не понимаете! – простонал мальчик. – Я виноват, я! Она же просила меня остаться с ней! Если бы я был там… – Он не договорил и начал лепить второй снежок.

– Люсьен!

Но следующий снежок уже разбился о статую.

– Я должен был находиться там! – крикнул Люсьен. На глазах у него выступили слезы, и только тут я заметил, что он лепит снежки голыми руками.

Амалия и Массильон переглянулись, и актер едва заметно пожал плечами.

– Ну хорошо, – сказала Амалия, разводя руками. – Раз ты так хочешь, кричи, буйствуй. Как тебе угодно. – Она устало потерла лоб. – Я и сама запуталась. И, похоже, на сей раз окончательно.

Люсьен шмыгнул носом и, широко размахнувшись, метнул в ненавистный замок очередной снежок и от злости топнул. Если бы он только мог предвидеть, к каким последствиям приведет его поступок!

Под ногами у нас что-то заскрежетало, загремело, и внезапно я почувствовал, что лечу куда-то. Массильон нелепо взмахнул руками и тоже рухнул вниз.

– О боже! – завопил он. – Амалия! Что это?

Но Амалия не успела ничего ответить, потому что земля раздалась и под нею, и она полетела куда-то вместе с нами.

Падение наше закончилось очень быстро, потому что я стукнулся обо что-то не слишком мягкое, но и не настолько твердое, чтобы переломать себе все кости. Хуже всего было то, что сверху на меня повалился Массильон, а вдобавок лицо мне накрыло полой женского пальто.

Не без труда я столкнул с себя актера, который жалобно замычал, отбросил ткань с лица и поднялся на ноги. Высоко наверху темнел люк, в который мы так неудачно провалились, и в нем были видны кусочек неба и какая-то звезда, которая насмешливо подмигивала мне, как старому знакомому.

– Фредерик, – прошептал я, держась за бок, – вы живы? – Тут я заметил возле себя еще одно тело и похолодел. – Амалия!

Она открыла глаза, и я поразился, увидев, как они блестят в потемках.

– Люсьен, – с усилием прошептала она. – Где Люсьен?

– Я здесь! – прозвенел в сумраке жалобный голосок.

– Ты цел?

– Кажется, да, только колено ушиб немного.

Спохватившись, я помог Амалии подняться на ноги. Она подобрала с земли свою сумку и огляделась. Хромая, к нам подошел Люсьен.

– Кажется, обошлось, – буркнула Амалия. – Фредерик, вы живы?

– Жив, – проворчал актер, кое-как принимая сидячее положение. – Но я в жизни не падал в колодец! Слава богу, хоть шею себе не сломал.

– По-моему, это вовсе не колодец, – проговорила Амалия, оглядываясь.

– А что же? – поразился Массильон.

Мы с Амалией посмотрели друг на друга.

– Кажется, – нерешительно промолвил я, – это какое-то подземелье.

– Смотрите! – пронзительно закричал Люсьен, хватая меня за рукав. – Смотрите! Люк!

Я поднял голову – и остолбенел.

Люк на глазах становился все меньше и меньше. Наконец он закрылся, и в подземелье, куда провалились четыре человека, наступила кромешная тьма.

Глава 18

Лабиринт

1. То, что случилось в одиннадцатом часу вечера возле деревни Сен-Пьер

Ветер завыл, заскулил и стал царапаться в окно, как большая собака. Жандарм Реми Комартен поднял голову от письма, которое он писал своей невесте, и тут огонек в лампе заколебался и потух.

– Тьфу ты! – с досадой промолвил Комартен.

Из щелей тянуло холодом. Жандарм потянулся к закапризничавшей лампе, задев по пути какой-то небольшой предмет, и, провозившись в темноте минут пять, ухитрился-таки зажечь лампу. Едва тусклый свет осветил помещение, Комартен увидел, что он случайно опрокинул на почти законченное письмо полную чернильницу, что, конечно же, вовсе не добавило его посланию выразительности.