Последний адмирал Заграты

Кто-то услужливый вкладывает в его руку револьвер. Стоящий впереди дружинник чуть пригибается, Мучик кладет руку на подставленное плечо, тщательно прицеливается в старика и медленно, как учили, давит на спусковой крючок.

– Стоять!

И непонятно, чего в этом требовании больше: наглости или наивности. Эдди притормаживает, объезжая перегородившую улицу телегу, а четверо идиотов решают, что водитель им подчинился. Опускают карабины и шагают к фургону.

– Кого везете?

Двоих снимает Феликс, еще двоих – высунувшийся из люка Би. Трупы еще падают, а машина уже вновь набирает скорость.

Позади раздаются крики, к телеге бегут бунтовщики, кто-то стреляет, но Хвастун и Длинный знают свои обязанности: распахивают задние двери и угощают неприятеля из дробовиков. На прощанье.

– А может, и доедем, – усмехается Эдди.

– Вечно ты каркаешь, – смеется Феликс, торопливо перезаряжая бамбаду.

Альбург пылает. На самом деле домов горит не так уж много: то ли не успели разграбить, то ли ждут ночи, чтобы красивее получилось. На самом деле Альбург пылает ненавистью. Ни одной целой витрины, магазина или лавки. Многотысячный митинг взорвался, объявив Ночь Вседозволенности, и твари полезли из щелей. В надежде как следует отпраздновать день освобождения и набить карманы чужим золотом. В надежде урвать, ухватить хотя бы кусочек.

Из лавки выскакивает бродяга, в его руке мужской костюм. Через витрину видно, что в лавке полно его приятелей – продолжают делить шмотки.

Чуть дальше горит ломбард. Его хозяин повешен на ближайшем столбе. Не груди картонка: «Кровопийца!» А жену хозяина до сих пор насилуют в переулке, она умрет минут через пятнадцать…

Фургон едет по городу, провалившемуся в тартарары, по городу, все дороги которого ведут в Пустоту.

– Мост за следующим поворотом, – предупреждает Эдди и чуть сбрасывает скорость.

Мост Георга V один из самых некрасивых, он украшен только вензелями монарха и выглядит простецки. Зато он очень широк, его трудно перегородить, и даже сейчас, когда на мосту скопилось не менее сотни бунтовщиков, по нему можно проехать.

Феликс цепляет на рукав белую повязку дружинника Трудовой партии, распахивает дверцу, встает на порог и громко вопит:

– Да здравствует свободная Заграта!

– Ура! – отвечают бунтовщики. И машут, приветствуя друзей.

– Да здравствует Трудовая партия!

– Ура!!

– Смерть тирану! – Автомобиль едва ползет, но треть моста уже позади. Вебер смеется, пожимает протянутые руки и кричит: – Мы освободили наш мир, братья! Мы победили короля!

Он надеется на мирную переправу, но посреди моста к фургону выходит главарь:

– Гражданин, вы откуда? – Голос строгий, но тяжелый винный запах не оставляет сомнений в том, что главарь не забыл отпраздновать день освобождения.

– Мы едем в Старый город! – радостно отвечает Феликс.

Машина катится очень медленно, не обгоняет идущего рядом с кабиной бунтовщика, никуда не торопится. Однако подозрения главаря не оставляют.

– Что в фургоне?

– Патроны для дружинников!

– Покажите, гражданин! – требует бунтовщик. – Остановите машину и покажите!

– Хорошо, – обещает Вебер.

Дружелюбно улыбается и стреляет любопытному гражданину в лицо.

На площадь Святого Альстера бунтовщики так и не вышли. Ни «мирные демонстранты», ни погромщики. Мучик попытался отправить к дворцу женщин, однако из бронетягов громыхнули холостым, а потом дали пулеметную очередь, выбив искры из древних камней мостовой. Предупреждение было понято, и отнеслись к нему серьезно: все знали, что в бронетягах сидят наемники и убеждать их, что перед ними «мирные загратийцы», бессмысленно.

Бунтовщики ограничились тем, что заняли все прилегающие к площади улицы, и в Альбурге наступило временное затишье.

– Где Джефферсон?

– Погиб.

– А где ваша победа, полковник Синклер?

Офицер опустил голову.

Они разговаривали в той же самой комнате, где общались несколько часов назад – в кабинете Генриха II. Она совсем не изменилась, ничуточки: всё тот же огромный письменный стол с зеленой лампой, массивное кресло и портрет Альстера I за ним, всё те же книжные шкафы и зеленые с золотом гардины. И юный принц выглядел так же, как раньше: напуганным, но тщательно скрывающим свой страх. Во дворце всё осталось по-прежнему.

А вот мир вокруг рухнул.

– Войска рассеяны, ваше высочество, – выдавил из себя Синклер. – Столица в руках бунтовщиков.