Последний адмирал Заграты

– Увы, маленький принц, Нестор должен тебя убить, – размеренно произнес Помпилио. – Не думаю, что он хочет, но таковы обстоятельства.

– А что будешь делать ты?

Генрих хотел задать вопрос спокойно, но не сумел совладать с голосом. Дрогнул его голос, выдав терзающий принца страх. Но кто посмел бы обвинить двенадцатилетнего мальчика в проявленной слабости? Уж точно не Помпилио. Который ответил медленно и веско:

– Я постараюсь этого не допустить.

– Потому что у меня твой перстень?

– Да, маленький принц, потому что у тебя мой перстень.

Лилиан удивленно подняла брови, но вновь промолчала. Георг забрался на диван с ногами и принялся что-то шептать адигене на ухо. Густав же внимательно следил за разговором.

Генрих посмотрел на крупный камень, в центре которого переливалось красное сердце, и тихо поинтересовался:

– А если бы перстень остался у отца, ты поехал бы спасать его?

– К сожалению, маленький принц, перстень никак не мог остаться у твоего отца, – печально ответил Помпилио.

– Почему?

Генрих в упор посмотрел на адигена. Он знал, что имеет право на честный ответ, и он его получил.

– Потому что за возврат положена услуга ценою в жизнь, маленький принц. Но это номинал. За перстень можно купить нечто большее. – Помпилио помолчал. – Мой дорогой друг решил, что твоя жизнь и жизни твоих братьев дороже его собственной. Это его выбор, и ты должен отнестись к нему с уважением.

– Но ведь ты мог спасти отца! – выкрикнул Генрих. – Мог!

– Нет, – ответил адиген, глядя мальчику в глаза. – И мой друг это понимал.

Лгал или нет? Какая теперь разница? Ответ дан, и ответ плохой. Совсем не тот ответ, который мечтал услышать принц, совсем не тот.

До этого ответа в душе Генриха еще теплилась надежда, что всё сложится чудесным образом, что быстроходный «Амуш» доставит их к башне, в которой злобные враги держат схваченного короля, что бесстрашный бамбадао ворвется внутрь и освободит пленника, убьет всех, как сделал это во дворце. А потом они с отцом вернутся в Альбург…

Нет.

Ответ на все мечты – нет. Будет ли все по-старому? Нет.

Нет, нет и нет.

А быстроходный «Амуш» доставит их на Каату, где ждут беглецов дальние родственники и большие фонды в местных банках. Они будут жить. Без отца.

– Я не рыцарь из сказки и не герой на все времена, – тихо произнес Помпилио, глядя на Лилиан. – Я просто человек, который задолжал королю услугу ценою в жизнь. Одну услугу, и как только она понадобилась – я приехал. Я сделал всё, но не могу сделать больше, чем могу.

– Ты рыцарь из сказки, – упрямо сказала девушка. – Ты – герой. Хочешь ты того или нет.

На несколько мгновений в кают-компании стало очень тихо.

Помпилио опустил взгляд к полу и молчал. Густав и Георг прижались к Лилиан, а Генрих вернулся к созерцанию перстня.

Показалось, что разговор закончился вот так, на этой тихой ноте, что Помпилио поднимется и отправится по своим делам, но…

– Я должен отдать тебе перстень?

– Нет, – качнул головой адиген, вставая со стула. – Сначала доберемся до Кааты.

* * *

Потерять всё.

Избитая и пошлая фраза. Фраза из трагедии. Громкая, напыщенная, глухая в полной своей безнадежности, жестокая и… какая-то картонная. Она слишком всеобъемлющая, чтобы казаться настоящей. Она подводит итог, ставит точку, а потому театральна. И кажется таковой до тех пор, пока не относится к тебе.

Потерять всё.

Как такое возможно?

Да очень просто. Берешь непобедимую – по загратийским, разумеется, меркам, – армию, ведешь ее на заведомо слабого врага, не слушаешь советников, торопясь продемонстрировать всем свою силу, попадаешь в засаду и… И просыпаешься в плену.

И понимаешь, что кошмар случился наяву. Что ты проиграл не только корону, но и будущее своих детей. Что жизнь твоя, завидная и благополучная, перечеркнута пулеметными очередями, взорвана и растоптана.

Потерять всё.

И сейчас, именно сейчас станет ясно, что ты из себя представляешь.

Генриху II приятно было думать о себе как о сильном и решительном правителе, как о настоящем короле, достойном наследнике великих предков. Он свыкся с этой мыслью и, даже потерпев сокрушительное поражение, не планировал расписываться в слабости. Его всю жизнь звали Гордым, и он собирался доказать, что не зря.

Доказать самому себе, потому что другого судьи у него сейчас не было.

…Посетитель вошел без доклада.

Распахнул дверь, уверенно прошел в комнату, придвинул к койке стул, уселся и мило улыбнулся: