– Что вы такое говорите? – Одри чуть не плакала. – То, что случилось, ужасно. А вы превращаете все в страшную историю, какими пугают детей у костра.
– Возможно, – не стал спорить Джонни. – Но это ничего не меняет.
– Я бы послушала и поговорила, если б не умирала с голоду, – подала голос Мэри. – Наверное, с едой здесь не густо?
Том Биллингсли переминался с ноги на ногу.
– Пожалуй, что так, мэм. Мы приходили сюда, чтобы выпить и поговорить о прошлом.
Мэри вздохнула:
– Так я и думала.
Он указал в сторону правой лесенки:
– Но Марти Ивз пару ночей назад принес пакет с едой. Кажется, там были сардины. Марти любит сардины и крекеры.
– Это хорошо. – Глаза Мэри загорелись. Джонни решил, что еще часдругой, и она будет рада анчоусам.
– Я пойду посмотрю, может, найду что-то еще. – Уверенности в голосе Биллингсли не чувствовалось.
Дэвид встал:
– Если хотите, я взгляну.
Биллингсли пожал плечами. Он вновь смотрел на ноги Одри, потеряв всякий интерес к сардинам Марти Ивза.
– Как сойдешь со сцены, по левую руку выключатель. А впереди увидишь полки. Всю еду обычно складывали туда. Может, найдешь и пачку сладкого печенья.
– Похоже, вы, парни, пили много, но не забывали и про еду, усмехнулся Джонни. – Это я одобряю.
Ветеринар ему ответил коротким взглядом, вновь пожал плечами и вернулся к лицезрению ног Одри Уайлер. Она, правда, не замечала его заинтересованности. Или ей было не до этого.
Дэвид пересек сцену, потом вернулся и взял револьвер. Он взглянул на отца, но Ральф по-прежнему смотрел в зал, на растворяющиеся в темноте ряды красных бархатных сидений. Мальчик осторожно засунул револьвер в карман джинсов, так, что снаружи осталась одна рукоятка, направился к лесенке, опять остановился и спросил Биллингсли:
– А водопровод здесь работает?
– Это пустыня, сынок. Если в доме никого нет, воду сразу же выключают.
– Жаль. Я же весь в мыле. Чешется.
Он пересек сцену, спустился по лесенке и прошел в коридорчик. Там вспыхнул свет. Джонни шумно выдохнул: почему-то он ждал, что кто-то или что-то прыгнет на мальчика из темноты. Тут он заметил, что Биллингсли смотрит на него.
– То, что сделал этот мальчик… как он выполз из камеры… это невозможно.
– Тогда мы должны сейчас сидеть под замком, – без запинки ответил Джонни. Но тут до него дошел смысл сказанного старым ветеринаром. И в голове сразу возникло подходящее словосочетание: ненавязчивое чудо. Джонни записал бы это в свой блокнот, если бы тот не остался на шоссе 50. – Или вы думаете, что мы и сидим?
– Нет, мы на свободе, и мы видели, как он это проделал, – ответил Биллингсли. – Обмазался мылом и выскользнул в щель между прутьями, как арбузное семечко. Вроде бы все ясно и понятно. Но говорю тебе, приятель, такое не удалось бы даже Гудини [Знаменитый фокусник-иллюзионист.]. Из-за головы. Голова его должна была застрять, но не застряла. – Он оглядел всех, дошел до Ральфа. Тот теперь смотрел на ветеринара, а не на стулья, но Джонни чувствовал, что из сказанного стариком Ральф ничего не понял. Может, решил Джонни, оно и к лучшему.
– Куда вы клоните? – спросила Мэри.
– Полной уверенности у меня нет, но думаю, что нам надо держаться за «молодого мастера Карвера». – Старик помялся, потом добавил: – Так его назвали бы в любой истории, рассказанной холодной ночью у костра.
Существо, демон в обличье Эллен Карвер, подняло мертвого койота, оглядело его.
– Сомаумирает, пневмаулетает, только саркостается, произнес ровный, бесстрастный голос. – Так всегда было. И будет. Жизнь уходит, потом ты умираешь.
Существо спустилось вниз, держа животное в руке. Постояло у парадной двери, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к ветру.
– Со ках сет!– воскликнуло существо, повернулось и понесло труп в приемную. Оно оглядело крюки, на которых висели тела, и тут же увидело, что девочка, вторую ее брат называл Пирожком, больше не висит на крюке, а лежит, укрытая портьерой.
Бледное лицо злобно перекосилось.
– Он посмел снять ее с крюка! – пожаловалось существо мертвому койоту. – Паршивый мальчишка посмел снять ее с крюка! Глупый, несносный мальчишка!
Да. Нерадивый мальчишка. Грубый мальчишка. Глупый мальчишка. В определенном смысле последнее – самое лучшее, не так ли? Самое правдивое. Глупый мальчишка пытался хоть в этом что-то изменить, будто это что-нибудь меняло, будто смерть – грязное пятно, которое можно соскоблить со стены жизни крепкой рукой. Словно прочитанную и закрытую книгу можно открыть и перечитать вновь, изменив концовку.