Голубятня на желтой поляне

Появился высокий мужчина с бородкой-эспаньолкой и в круглых конторских очках, которые к его бородке совершенно не подходили. Это был начальник местной береговой охраны по прозвищу Шериф.

— Иду, слышу, музыка тут играет, — сказал он Якову. Яков засуетился, раскрутил шипучий пивной кран.

— Старую пластинку играем, — заговорил мастер Антон. — Садись, Шериф, вон к Захару, их трое. Мы для Яра тут пластинку играли, такое вот дело.

— Яр, привет, — Шериф протянул руку. — Ты как-то говорил, что хочешь своего мальчонку на катере покатать. Завтра идём в Новый Свет браконьеров гонять. Пойдёте с нами?

— Завтра я на вахте до вечера, — вздохнул Яр.

— Ну, тогда на той неделе… Пауль, сто гарпунов тебе в верхнюю и нижнюю душу! Почему твоя коптилка на башне опять мигает вразнобой, как пьяная курица? Я вот составлю донесение…

Пауль поперхнулся и засеменил к выходу. Там он столкнулся с краснощёкой крупной женщиной. Она заговорила с порога:

— Рыболовы! Мужичка моего здесь нету? Говорит, в рейс пошёл, а сам небось встал тут на прикол да наливает цистерны?

Посыпались шуточки. Смысл их сводился к тому, что «мужичка» здесь нет и что он в самом деле пошёл в рейс, но не за рыбой, а к какой-нибудь красотке.

— А и пусть провалится совсем, — говорила женщина и шагала среди бочек. — Мне от него чего надо-то? Ключ от погреба с собой унёс, пустая бутылка, а в погребе у меня банки для черешни. Будем теперь с Игнашкой замок сбивать… Яков, дай-ка спичек да полдюжины свечей, в погребе-то хоть глаз выколи… А, Яр! Здравствуйте, Яр!

Это была тётка Игнатика. Яр встал. Она подошла.

— Что-то не заходите к нам…

— Зайду. Работы много. Дело новое, вникаю… А Игнатик почему перестал ко мне забегать?

— Я и сама удивляюсь. Всё на чердаке сидит. То змея клеит, то вертушки ветряные делает. Я говорю: «Ну, с ребятами не играешь — дело твоё, а почему к дяде Яру ходить перестал? Он с тобой смотри как по-хорошему, на лодке катал, лук со стрелами сделал, курточку вон какую подарил, а ты…»

— А он? — тихо спросил Яр.

— А он чего?.. «Зайду, — говорит, — обязательно. Вот доделаю, — говорит, — эту штуку и пойду…» А глаза вниз глядят. Может, провинился перед вами?

— Да нет, что вы, — сказал Яр.

Вместе с тёткой Игнатика он пошел к выходу. («Яр, да подождёт Стефан-то!» — кричали вслед.)

Вечер был тёплый, начинали трескотню ночные кузнечики.

Тётка вдруг вздохнула и призналась:

— Боюсь за Игнашку я. Нездешний он какой-то. Не в том дело, что с другой стороны, а вообще… Сегодня стали свечки искать, чтобы в погреб лезть, нашли огарок, а он его взял и смотрит, смотрит. Потом я гляжу, а глаза у него мокрые… Вы бы поговорили, Яр, узнали, что с ним такое делается.

— Я бы поговорил, — с горечью сказал Яр. — Но он же не приходит…

— Он придёт. Я накажу, чтобы завтра же…

— Пусть придёт… Ну, скажите ему, что я соскучился, — беспомощно попросил Яр.

2

В тот вечер, когда Яр нашёл Игнатика, они остались в комнате со столом и свечой. Никуда не пошли. Ни о чём не говорили. Игнатик вздрогнул и открыл глаза, едва Яр наклонился над ним; коротко вздохнул, вцепился в Яра, прижался лицом к его пиджаку. И так они сидели долго-долго. И наконец Игнатик уснул. Яр положил его на тюфяк и уснул рядом. И последнее, что он помнил, был толчок страха: не приснился ли Игнатик?

С таким же страхом он проснулся.

Свеча догорела, пахло растопленным стеарином. В оконце бил утренний луч.

Игнатик сидел над Яром на корточках: грязный, босой, похудевший, в порванной рубашке, с чёрными царапинами на лбу и на ногах. Улыбался осторожно и печально.

Яр со странной, закаменевшей радостью придвинул Игнатика к себе. Шёпотом спросил:

— Как ты уцелел?

Игнатик шмыгнул носом, потёрся щекой о рукав Яра.

— Я не знаю… Бормотунчик сорвался с проволоки, заковылял под лестницу, а я за ним побежал. Думаю, куда это он? А там щель… Большая щель, вроде как ход какой-то. Он туда, я тоже туда. Потом всё задвигалось, сверху что-то навалилось… Яр, я сразу понял, что крепость поползла! Думал, что всё. Тут меня, кажется, щебнем завалило… Ну, я раскопался кое-как, а там такой длинный-длинный каменный коридор. Назад хода не было, я пошёл по коридору…

— А потом?

— Я шёл, шёл… Будто сто лет. Яр, это, наверно, ход под рекой. Я утром выбрался, а мне люди говорят: «Ты с той стороны?» Я говорю: «Не знаю». Они говорят: «Если с той стороны, садись на поезд, он идет до станции Мост. А там вернёшься к себе…» Два дяденьки и женщина, добрые такие, дали хлеба, посадили в вагон…