Чёрный дом

Эвери оглядывается. В одной из кабинок двое мужчин пьют пиво. В холле коридорный говорит по телефону. За стойкой никого, кроме эти двух мужчин: один — подтянутый, хладнокровный и слепой, второй — толстый, потный, готовый выйти из себя.

— Никого, сэр.

— Здесь нет… дамы?

Он едва не спросил: «Жаворонка? Здесь нет Жаворонка?»

— Нет.

— Слушайте сюда, — говорит Пенниман, и Генри думает, что за всю жизнь не встречал человека, столь непохожего на «Литтл Ричарда» Пеннимана. Этот тип белее Моби Дика… и, наверное, таких же габаритов. — Нам есть что обсудить. Если только вы не хотите сказать, что мое предложение вас не заинтересовало.

«А такого просто не может быть, — сообщает внутренний голос Пеннимана сверхчувствительным ушам Генри. — Мы говорим о том, чтобы поставить печатный станок в твоей гостиной, дорогуша, аккурат рядом с телевизором, а от таких предложений не отказываются».

— Ник, а вы не чувствуете запаха духов? Очень легких и старомодных. Вроде «Моего греха»?

Пухлая рука падает на плечо Генри, как грелка с горячей водой.

— Грех, старина, в том, что вы отказываетесь выпить со мной еще по одной. Даже слепой видит…

— Я бы советовал вам убрать руку, — говорит Эвери, и, возможно, уши Пеннимана различают нюансы, потому что рука тут же покидает плечо Генри.

Но тут же другая, холодная рука приходит на смену первой, ласково касается шеи Генри и исчезает. Генри втягивает воздух. С ним в ноздри попадает аромат духов.

— Вы не чувствуете запаха духов? — В голосе Генри слышна мольба. Прикосновение руки к шее он может принять за осязательную галлюцинацию. Но нос никогда его не подводил.

До этого момента.

— Извините, — отвечает Эвери. — Я чувствую запахи пива… арахиса… джина, который выпил этот человек, его лосьона после бритья..

Генри кивает. Лампы за стойкой бара отражаются от его черных очков, когда он поднимается со стула.

— Я думаю, вы хотите еще выпить, друг мой. — В голосе Пеннимана слышится вежливая угроза. — По последней, чтобы отпраздновать нашу сделку, и я отвезу вас домой на моем «лексусе».

Генри чувствует духи жены. Он в этом уверен. И именно рука жены коснулась его шеи. Но внезапно его мысли переключаются на Морриса Розена… Морриса, который хотел, чтобы он послушал «Куда ушла наша любовь» в аранжировке «Грязной спермы», чтобы потом Генри прокрутил песню в передаче Висконсинской крысы. Моррис Розен, в обгрызанном ногте которого больше тактичности, чем во всем этом толстяке.

Он кладет руку на предплечье Пеннимана. Улыбается в лицо, которое не видит, и чувствует, как расслабляются мышцы под его ладонью. Пенниман решил, что все будет, как ему и хотелось.

— Вы возьмите мой стакан, — Генри предельно вежлив, — и вместе со своим засуньте себе в толстую прыщавую задницу. А если хотите, чтобы они оттуда не выскочили, подожмите своим концом.

Потом поворачивается и быстрым шагом направляется к двери, на всякий случай выставив перед собой руку. Ник Эвери хлопает в ладоши, но Генри едва слышит аплодисменты, да и о Пеннимане больше не думает. Все его мысли занимает аромат «Моего греха». Он чуть слабеет, когда Генри выходит в жаркий воздух второй половины дня… но разве не знакомый вздох он слышит рядом с левым ухом? Тот самый вздох, который иной раз издавала жена после любовных утех, перед тем как заснуть?

Его Рода? Его Жаворонок?

— Эй, такси, — кричит он с тротуара под навесом.

— Здесь, приятель… ты что, слепой?

— Как летучая мышь, — отвечает Генри и идет на голос. Он приедет домой, нальет стакан чаю, положит ноги на стол и прослушает эту чертову запись разговора по линии 911. Может, отсюда и эта нервозность, от сознания, что придется сидеть в темноте и слушать голос людоеда, убийцы детей? Должно быть, отсюда, потому что у него нет причины бояться Жаворонка, не так ли? Если бы она решила вернуться, вернуться и преследовать его, она бы преследовала его с любовью.

Ведь так?

«Да», — думает он и садится на заднее сиденье такси.

— Куда едем, дружище?

— Норвэй-Вэлли-роуд, — отвечает Генри. — Белый дом с синими углами, чуть отстоящий от дороги. Вы увидите его сразу после моста.

Генри откидывается на спинку сиденья и поворачивает голову к открытому окну. Сегодня Френч-Лэндинг кажется ему каким-то… испуганным. Словно он сползал, сползал к краю стола и теперь застыл, зная, что еще самая малость — и полетит вниз, чтобы вдребезги разбиться об пол.