Библиотекарь

В борта дробно застучали скрежещущие удары. Взревел мотор. Хлопнули вспоротые камеры. Изрешеченный копьями «Лаз» разорвал оцепление и, набирая ход, понесся из леса.

Так навеки и запомнились те стремительные секунды: дорога, трупы, дребезжащий, проседающий автобус. Последние метры мы уже катились на одних ободах, вязнущих в земле…

Сельсовет охранялся небольшой группкой. Они едва успели прикрыть ворота, когда автобус, брызнув осколками лобового стекла, вышиб тяжелые бревенчатые створы, втиснулся корпусом между бревнами частокола и намертво стал, сам превратившись в ворота. Из-под взрывшего землю бампера торчала лишь окровавленная половина туловища в телогрейке, с неестественно вывернутой башкой.

Через минуту двор был снова наш. Этот бой оказался самым коротким. Маленький якут с широким приплюснутым носом ловко уклонился от кайла Дзюбы, нырнул под косу Гаршенина, вскользь прободал пикой ногу Иевлева, но и сам не избежал разящего молота и беззвучно погиб, словно и не почувствовал смерти. Саперная лопатка Вырина крутанула в полете гибельное сальто, хрустко и глубоко впилась в лицо третьего охранника так, что у того прыснул кровью рассеченный глаз. Четвертый попытался бежать, протиснувшись между автобусом и частоколом, застрял и был настигнут беспощадной Анной.

ПЕРЕДЫШКА

Мне помогли вскарабкаться на автобусную крышу. С возвышения я оглядел дорогу, пересекшую, как патронташ, сумрачный луг — погоня давно сменила бег на походную трусцу, малые ватаги просачивались из леса воровской россыпью, но на штурм не торопились.

Враги заняли дальние избы на околице деревни. На лугу запылали костры многочисленных биваков, застучали топоры. Тогда я понял, что объединенное воинство устроило привал, в ближайшие часы ничего не предвидится, и можно спускаться.

Приземлившись, я почувствовал, как хлюпнуло в ботинке натекшей кровью. Боевой азарт постепенно спадал. Под протектором вспыхнули ранее не ощутимые жгучие ушибы. Лоб горел, словно к нему приложили повязку с толченым стеклом.

Иевлев вытащил из ноги длинный осколок обломившегося наконечника якутской пики. Вырин осторожно, чтобы не причинять себе лишней боли, скинул куртку, свитер и футболку. На спине и боках пунцовыми клеймами отпечатались рубли. Дзюба смотрел одним глазом, а второй почти исчез под набрякшей синевой. У Озерова на левой руке вместо пальцев — мизинца и безымяного — шевелились какие-то кожные лохмотья и куриные обглодыши. Когда это с ним произошло, Озеров не заметил. Кручину смазали по челюсти булавой, острые шипы глубоко вспороли щеку и подбородок. Марат Андреевич расплатился за таран сломанным об руль ребром и множественными ссадинами…

Перепачканные кровью, чужой и своей, истерзанные, уставшие, широнинцы приходили в себя. С физической болью возвращалось горькое осознание невосполнимых потерь. Неудавшийся прорыв обошелся нам дорогой ценой. Погибли Сухарев и Луцис, истекли кровью Светлана и Вероника…

Мне, точно колючей петлей, перехватило горло, когда Анна повалилась на трупы сестер и заголосила. Плакала Таня, всхлипывал суровый Игорь Валерьевич. Едва сдерживал слезы Гриша. Окаменел лицом, стиснул зубы Марат Андреевич. Отвернулся Николай Тарасович, чтобы никто не увидел его глаз. Понурясь стояли Озеров, Дзюба и Гаршенин…

Увы, на скорбь времени не было. Мы снесли наших мертвых товарищей в дом, затем Марат Андреевич приступил к врачеванию. По везению, все запасы медикаментов оказались в автобусе. Озерову сразу отняли раздробленные пальцы. Он мужественно, без единого стона, перенес ампутацию. Больше часа Марат Андреевич обрабатывал и штопал рваные раны, останавливал кровь, накладывал на треснувшие кости шины, бинтовал, втирал мазь в отшибленные плечи, бока и спины.

Неутомимая боль ковыряла цыганской иглой между шейными позвонками, раздувала тлеющие угли под повязкой на пропоротой острогой ноге. Я жадно склевал пачку анальгина, потом выпросил еще одну. Вскоре тело потеряло всякую восприимчивость.

Пока хватало сил и лекарственной анестезии, мы укрепляли двор, выкатывали жестяные бочки, ранее не нашедшие в хозяйстве применения, расставляли по периметру стены. На жестяное дно клали дощатый настил, чтобы иметь возможность подняться над частоколом и отбивать подступающего врага сверху вниз. Булыжники, которыми мостили дорожки, были выковыряны из земли и сложены в кучи. Задние окна автобуса законопатили бревнами. Лишь подготовив сельсовет к штурму, мы позволили себе небольшую передышку. Дозорными вызвались несгибаемые Иевлев и Гаршенин.