Библиотекарь

На балконе отчаянно звенели воробьи. Между шторами синели яркие проблески неба. Я и раньше замечал, что на солнечном свету во мне начинаются целительные процессы, и вечерняя депрессия, подвергшаяся фотосинтезу, частично улетучилась. Где-то у соседей плеснуло радостным баритоном радио: «А-апять от меня сбежала последняя электричка, и я па шпалам, а-апять па шпалам иду-у-у-у…».

Я поднялся с дивана, с третьей попытки влез в штаны. На кухне Марат Андреевич, сидя за столом, листал «Аргументы и Факты». Таня, бросив обескровленную курицу на плоскую деревянную плаху, уже подступалась к тушке с ножом.

— Проснулись, Алексей Владимирович! — Таня старательно улыбнулась. Выглядела она измученной и постаревшей. На щеке у нее лиловел тщательно запудренный отек.

— Надеюсь, это не мы вас разбудили, — Марат Андреевич отложил газету. — Как самочувствие, Алексей?

— До сих пор позавчерашнее в голове не укладывается… — хмуро сообщил я.

Таня на миг замерла, дрогнула плечами, всхлипнула и быстро поднесла к глазам руку, в попытке удержать набежавшие слезы. На миг ей показалось, что она справилась с эмоциями. Таня снова склонилась над разделочной доской, но, покачав головой, извинилась и быстро вышла из кухни. В ванной зашумел водой умывальник.

Мне сделалось неловко, что моя малодушная привычка открыто сообщать о своих проблемах довела до слез Таню. В конце концов, это она и остальные широнинцы лишились четырех близких им людей.

Таня вернулась, промытые глаза были розовыми от недавних слез. Вода смыла пудру, и ушиб на скуле окрасился сливовой синевой.

Я еще не понимал, как исправить ошибку, и сказал, чтобы не молчать:

— Таня, не называйте меня, пожалуйста, по отчеству. И на «вы» тоже совершенно не обязательно. Просто — Алексей, или Леша…

— Тут я с вами не согласен, — деликатно вмешался Марат Андреевич. — Субординация, она очень предохраняет отношения и на качество дружбы совершенно не влияет. Обращение на «вы» — не дистанция, а бережное отношение к собеседнику, если хотите, резиновые перчатки — чтобы не занести инфекцию в дружбу… Вы не согласны?

— Целую философию развели, Марат Андреевич, — Таня, забыв о слезах, шутливо нахмурилась. — Давайте, и вашим, и нашим. Алексей… вы как больше куру любите: «табака» или…

— Таня, вы знаете, я ненавижу курицу.

Она явно расстроилась:

— Не любите? — и беспомощно глянула на Марата Андреевича, словно искала у него поддержки. — Почему? Это же вкусно…

— Тошнит от одного запаха…

Таня жалобно взмолилась:

— А я так приготовлю, что курицей пахнуть не будет. С чесноком замариную!

— Алексей, вообразите, что это не курица, а, скажем, голова жирафа, — пришел на помощь Тане Марат Андреевич. — Экзотическая африканская говядина. Видите, тут рожки, рот… Смотрите, как похоже…

Таня рассмеялась, и я вслед за Маратом Андреевичем тоже улыбнулся — впервые за три дня.

Уже спустя несколько месяцев я поделился этими трогательными воспоминаниями с Луцисом, сказав, что тогдашнее мое состояние напоминало мне мотивы культа Тескатлипоки, когда жертва, избранная жрецами как земное воплощение бога, окружалась царскими почестями, а потом обрекалась на заклание.

Денис воспринял это заявление серьезно и даже чуть обиделся за себя в том времени и за широнинцев: «Может, наше отношение к тебе и было похоже на индейские мистерии, но только с той разницей, что в конечном итоге жрецы принесли бы в жертву себя, а не воплощенного бога».

ТАНЯ

Еще в детстве я представил себе человеческий век подобием годового круговорота и разделил его на месяцы. Январь был белым, пеленочным младенчеством, февраль — ранним детством, с его примороженным медленным временем. С марта по апрель длилась школа, институтская учеба условно приходилась на май. В свои двадцать семь, неожиданно, с горьким изумлением я заметил, что подходит к концу июнь моей жизни…

Как никого другого мне всегда бывало жаль «женщин августа». За их угасающий зной, за все еще лакомую переспелость, за эту курортность, близящуюся к концу. Уже приготовлены билеты на поезд, день, другой, и придет пора сложить зонтик, одеться и покинуть пляж зрелости, чтоб отъехать в сентябрь пятидесятилетних, оттуда в октябрь пенсии и дальше прямой дорогой в бесконечную зиму, в саван и могилу декабря, принимающего всех в свою старческую группу «от восьмидесяти и выше»…