Библиотекарь

— Ежегодный прирост по всем библиотеками и читальням в среднем до двухсот человек, — поспешно добавил Луцис. — Вполне достаточно, чтобы где угодно произошла минимальная утечка. Причем здесь мы?!

Ямбых кивнул:

— Ну да, вот у вас новый библиотекарь… Ого, товарищ Селиванова уже убить меня готова! — он трескуче засмеялся. — Повторюсь, мы еще не знаем, о чем идет речь: о чудовищном невезении ли, преступной халатности широнинской читальни или о внешнем заговоре. Во всех случаях на карту поставлена всеобщая безопасность. Даже если вы формально и ни при чем, то имеются высшие приоритеты…

— Вы не находите, в этом решении Совета прослеживается некоторая предвзятость? — перебила его Маргариты Тихоновна.

— А вас, товарищ Селиванова, не удивляет, почему именно широнинская читальня снова оказалась эпицентром проблемы? Неужели только злой рок? — спросил с укоризной Ямбых. — Я не суеверный человек, я прагматик. Проблемы преследует тех, кто их заслуживает. Мы разбираемся. Если у вашего самоуправства не будет последствий, думаю, дело ограничится взысканием. Обещаю, никто просто так не станет навешивать на вас собак. Но пока для широнинцев на пару дней домашний арест, а там видно будет…

Нежданная беда нагрянула неделю назад. До этого все шло прекрасно. Полтора месяца в читальне царило спокойствие. Двенадцатого июля мы с триумфом вернулись из Колонтайска. Через неделю в больнице у Марата Андреевича мне сняли повязки. На улицу я старался не показываться, стесняясь внешнего вида. Отеки на скуле и переносице стойко продержались аж до начала августа.

Я, бывало, подолгу смотрелся в зеркало, с тревогой изучая непривычные синюшные черты. Впрочем, безвестный доктор не обманул меня — нос действительно остался прежним, без боксерских перекосов и горбинок. Пробитая штыком ступня зажила, сохранился лишь похожий на пуп шрам, который Марат Андреевич в шутку называл «стигматом библиотекаря».

Только мы вернулись, я позвонил родителям. Новокаин уже не искажал мою речь, и я бодрым голосом непринужденно сообщил, что нашел работу — вести театральную студию в местном ДК. Я-то понимал, что широнинцев не покину, и мне нужно было подготовить близких.

На новость отец отреагировал спокойно, он давно предвидел такой вариант, а мама, наоборот, забеспокоилась, как же я буду жить один в чужом городе, и посетовала, что не может приехать — Вовка сама не справляется с Иваном и Илюшкой. Я сказал, что у меня будет нормальная зарплата и интересная работа, и я, наверное, вскоре подам документы на российское гражданство. Потом я заверил родителей, что при первой же оказии навещу их.

Книга еще была на хранении у Маргариты Тихоновны. Я сам это предложил, мотивируя просьбу тем, что каждодневные паломничества читателей утомительны, а мне нужны тишина и полный покой. Широнинцы не спорили, но сказали, что постельный режим подразумевает если не охрану, то, по меньшей мере, сиделку. Я выбрал для этой роли Таню.

После колонтайских событий я вдруг осознал, что имею право на женщину. Две следующие недели Таня прожила у меня. Некоторое время я испытывал неловкость перед Вероникой — очень не хотелось, чтобы могучая девушка чувствовала себя оскорбленной моим выбором. Впрочем, сколько я ни наблюдал за ней, я не заметил в ее глазах и намека на ревность или обиду. Мне кажется, я не ошибся с выбором. Преданная читальне и Книге, Вероника хлопотала лишь о моем «мужском удобстве», а Таня просто любила меня…

Одним словом, полтора месяца все шло хорошо. И вдруг августовским вечером раздался звонок. Чуть смущенно Маргарита Тихоновна сообщила, что у читальни возникли неприятности и дело не терпит отлагательства. Она оповестила читателей. Все собираются у меня.

— А что, собственно, случилось, Маргарита Тихоновна?

— Не телефонный разговор…

Через час широнинцы были в сборе. Луцис, волнуясь и негодуя, поведал нам о произошедшем:

— Вчера мы с Гришей возвращались от Маргариты Тихоновны, он Книгу читал, и я обещал проводить его домой…

В июле Вырина выписали из больницы. Он быстро шел на поправку, хотя еще нуждался в помощи. Книга все-таки была сильнейшим эмоциональным потрясением, и на обратном пути кто-нибудь из наших неизменно сопровождал Гришу. В тот раз с ним был Денис.

Возле самого подъезда Вырина их остановили двое молодых людей кавказской внешности и соответствующего выговора. Это были кузены Гусейновы — Фигрутдин Анвар-Оглы и Аслан Иманведи-Оглы — по прозвищу Углы. Денис уже слышал о них.