Толмач

– Мерси боку! – Рукавица бережно принял удостоверение, взял пальто с подоконника и направился к двери. Вдруг, что-то вспомнив, он остановился и с мольбой взглянул на Тилле: – Насчет нашего совместного счета – точно нет?.. Окончательное решение?..

Тилле погрозил ему пальцем:

– Чтоб я больше об этом не слышал. Пустите ваши деньги на другие цели.

– Понял, – кратко ответил Рукавица и вышел в коридор.

По пути вниз он перекладывал пальто из руки в руку, покашливал. До самой приемной молчал, а там сказал:

– Спасибо вам большое за помощь и, главное, за совет. Ну, гора с горой…

– Даст бог. И вам всего хорошего!

Через стеклянную дверь я увидел, как он жестом позвал Максимку, тот нехотя поднялся, побрел за ним. В комнате переводчиков – пусто и накурено. Я тоже начал одеваться. И увидел в окно, как Рукавица с Максимкой шли по тротуару, Рукавица что-то оживленно рассказывал, а Максимка нахмуренно и недоверчиво слушал, ежась в своей короткой кожанке. Вдруг он остановился, что-то сердито говорил-говорил – и вдруг демонстративно плюнул на землю. Рукавица удивленно посмотрел на Максимку, потом захохотал, шлепнул его по спине, обнял за плечи. И они пошли дальше.

Залетная птица

Дорогой друг! Не хочу обременять тебя ропотом и скулежом. Смысла никакого – на бога в суд не подашь, адвокатов не натравишь, бог сам кого хочешь засудит. Все в его руках, на все его воля. А воля его – небесный тоталитаризм и грозовой террор. И никакой солнечной демократии. И если в мировом пространстве демократии нигде нет, то с чего бы ей на отдельно взятой планетке быть?.. В свое время один шустряк рогатый захотел равноправия, выступил не по делу – и загремел в тартарары. До сих пор горит – сгореть не может: рога сильно чадят, в виде смога над землей стелются. Так что лучше с небесным террористом не связываться, себе дороже станет. Сиди и молчи в тряпочку (заодно и от смога помогает). И рад будь, что еще молчать в силах – на том свете и этого не будет…

Ладно, позитивно думать. На хорошем сосредоточусь. Из Майнца письмо-приглашение пришло – в выставке «Постсоветский постмодернизм» участвовать предлагают. Выставляться будут исключительно иностранты и эмигранцы. Надо бы Вия, художника по витым объектам, предупредить, пусть совьет пауков потяжелее и над толпой повесит – будет им акция.

Это если позитивно думать. А если негативно – то пожалуйста: ходил в амт, куда вызвали. Место вроде газовой камеры. В приемной люди сидят, дрожат: продлят им визы или нет?.. И ты жди. Тут не пофанфаронишь. Не пофонбаронишь. Сиди, молчи, на табло пялься, жди и дрожи. Тем более что и сосед-Монстрадамус, в прошлом году фальшивку о деньгах написавший, вдруг заартачился, заупрямился, про немецкую честность вспомнил и ничего не написал (тоже, наверно, из-за самолетов и небоскребов, сейчас немцы всех ненемцев подозревать стали).

Вот номерок подоспел. Зашел в кабинку. А там мерзкий хер Челюсть сидит. Морда угрюмая, в угрях и хотимчиках, плешь тусклая, облезлая, взгляд противный, скользкий. Сидит проклятая Челюсть, руками шевелит (как улитка – рожками), злобно на меня выпучился, важничает, слова не молвит, бумажки перебирает. И я на него смотрю, думаю о том, что люди правильно говорят: чтобы быть образцовым чиновником, надо родиться дураком и жизнь прожить подлецом.

Потом зашипела Челюсть: «Я вас, кажется, предупреждал – вот, у меня записано, 28 января сего года, в 11:48. Я вам говорил… Теперь пеняйте на себя. Виза у вас еще на четыре недели. Больше визу продлевать не намерен, потому что ваш месячный доход лежит ниже нашего прожиточного минимума». «Помилуйте, вот он я, жив, чего вам еще, чем не минимум?..» – отвечаю. «Это нам все равно, что вы живы, – говорит проклятая Челюсть. – У нас граница в месяц на человека в тысячу марок определена, а у вас и шестисот не набирается, если все ваши так называемые нерегулярные доходы на 12 месяцев поделить. Значит, по нашим законам вы мертвы. И через месяц будьте любезны покинуть Германию!» – «Живым или мертвым?» – «Нелегальное нахождение мертвого тела на территории Германии так же запрещено, как и живого. Притом сейчас все ужесточено. Видали, что в Америке ваши коллеги сделали?» – отвечает.

Я – в панику: «Какие они мои коллеги?» – и давай юлить и врать: мол, как раз вчера картины продал, вот-вот деньги придут, и от дяди-богача на днях перевод ожидается, и товарищ долг вернуть должен, и богатая невеста намечается… Челюсть посмотрела-посмотрела, губами пошлепала, плешь почесала, на часы взглянула – на обед пора – и дала три недели: если за это время выписки из банка не принесу, изволь выметаться. «Из какого банка я их тебе принесу, если счет давно закрыт за ненадобностью? – думаю. – И куда выметаться, скажи на милость?.. В Совок?.. Отвык, не выдержу…» Пообещал ему, что все бумаги представлю, и убрался прочь.