38  

Без особого напряжения для всех членов своей семьи, включая Степана, Юрий в пятьдесят восьмом поступил в институт. Средняя школа в те времена была совсем несредней. После курса десятилетки безо всяких репетиторов поступали хоть на физфак, хоть на филологический. Тогда в большой моде были физики: взлетали первые спутники, ракеты и разгадывались тайны атомного ядра – однако Нетребин-младший выбрал химию, подобно матери и родному отцу. В присущем ему легком стиле сдал экзамены на химфак МГУ. Помимо дополнительной зарубки гордости на общении Степана с Юрием это не сказалось. Они по-прежнему встречались едва ли не каждое воскресенье. Разве что стали вычитаться летние каникулы, когда юный Нетребин выезжал то на целину, то на подработку.

Своей работой, равно как и женой, Нетребин-старший запретил себе совсем уж увлекаться – опять-таки, чтобы снова не разочаровываться. В его жизни дважды случалось, когда он падал в работу с головой: в Ленинграде перед арестом и во владиславльской шарашке. И оба раза его самым грубым образом из любимого дела вырывали. Теперь он не давал себе влюбиться в ту работу, что делал на химкомбинате.

Правда, когда он только приехал в Кошелково, попытался подбить Женского продолжить эксперименты с несостоявшимся «исталом» – однако тот коротко сказал: «Забудь». Потом, когда они сошлись короче, старший приятель рассказал Степану: тогда, в сорок девятом, начальник шарашки Орлов поведал ему, что запрет на дальнейшие эксперименты со стимуляторами шел с самого верха – так же, как в самой высокой инстанции запрещали в те годы генетику, кибернетику, социологию, педологию.

И все-таки для Степы не любить свое дело оказалось трудней, чем не любить женщину. Когда с культом личности, то есть с мертвым Сталиным, начали сводить счеты по любому поводу, Нетребин снова предложил все тому же Женскому пробить былую тему, возобновить работу, в исправление ошибок тяжкого прошлого. Начальник наконец внял – написал записку и подал ее наверх. Бумага долго странствовала по коридорам власти, но в конце ответ оказался отрицательным.

В своей привычке обсуждать все, и даже сокровенное, с сыном Степан рассказал о бывшей своей теме и ему. Да, некогда, в шарашке, исследования стимуляторов шли под грифом «строго секретно». Но с тех пор как тематику закрыли, минуло почти десять лет, и Нетребин-старший полагал, что большой беды не будет, если он приоткроет перед мальчиком завесу тайны, упредив, что болтать об этом ни с кем не следует. Юрочка слушал об опытах во Владиславле завороженно. Во многом именно желание походить на отца и продолжить его дело подвигло, кстати говоря, сына поступать на химфак.

Однако первые каникулярные турпоходы – с друзьями по родной сторонке – заставили Юрия думать, что он совершил ошибку. Он с таким рвением собирался, готовился к путешествиям и с такой самозабвенной радостью в них участвовал, что вдруг решил, что, пожалуй, выбрал себе неправильную профессию. Ему бы стать геологом или географом. Проводить времена в странствиях по Союзу (о загранице в ту пору даже не мечтали) – вот его предназначение.

Юра поделился с мамой, отцом, дядей Викентием. Все трое самых близких взрослых оказались демократами. Все трое, не сговариваясь, сказали: как ты решишь – так и будет. Хочешь сменить профессию – пожалуйста. Бросай химию, готовься, поступай хоть на геологоразведку, хоть на географию. Дружный хор взрослых, давших Юре карт-бланш действовать как он захочет, заставил его задуматься. Все-таки он отучился химии четыре года. У него на факультете появились друзья, преподаватели его любят, он имеет уже перспективы. А на геофаке придется все начинать сначала. Юра помыслил-помыслил, а потом решил все оставить как есть.

К тому же отец в шестьдесят втором году вдруг, вдохновленный то ли выносом Иосифа Виссарионовича из Мавзолея, то ли полетами в космос и испытанием супербомбы, предложил Юрию, под большим секретом, все-таки начать совместно работать над стимулятором, запрещенным тринадцать лет назад. К тому времени Женский уже умер, а Степан стал заведующим лабораторией Кошелковского химкомбината с окладом сто двадцать рублей (новыми)[7]. У него появилась возможность, пользуясь сэкономленными или выписанными специально препаратами, проводить по вечерам, ночам, в свободные минуты эксперименты по синтезированию новых веществ.

Предприятие было опасным. Любая внезапная проверка – и Степан бы лишился работы или даже скорее попал под уголовную статью. А проверить его мог кто угодно: руководители комбината, партийное, профсоюзное начальство, главк и министерство, народный контроль и контроль партийный, а также горком, райсовет, не говоря уж о МВД, КГБ и их представителях на местах. Однако, рассудил Степан (и оказался в итоге прав), к сорок пятой годовщине советской власти и к XXII съезду партии оказалось, что они (власть и партия) столь часто и столь больно били по рукам советскому народу, отбивая у него охоту к любой инициативе, что никто уже и представить не мог, что простой человек, битый и ломаный системой, решит подпольно (!), втайне от всех (!) производить некие не согласованные с начальством и несанкционированные опыты.

  38  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×