Апокалипсис Томаса

Ссохшуюся, пугающую фигуру, — скорее, мы видели перед собой куклу, слепленную из гипса, бумаги, воска и резины, а не мумифицированный труп, — нарядили в яркие цыганские одежды. За четвертак машина выдавала прямоугольник бумаги с напечатанным на нем ответом на ваш вопрос. Четвертак — не такие уж большие деньги за изменяющее жизнь предсказание, но мертвые могут брать по минимуму, потому что им нет нужды покупать еду и подписку на кабельное телевидение.

Молодая пара, подошедшая к машине раньше нас, спросила, ждет ли их долгая и счастливая семейная жизнь. И хотя они скормили «Мумии цыганки» восемь четвертаков, им ни разу не удалось получить ясный и четкий ответ. Мы со Сторми слышали, как потенциальный новобрачный, Джонни, зачитывал все ответы своей девушке, и хотя предсказательница отвечала расплывчато, их смысл не укрылся от нас. Один из ответов гласил: «Во фруктовом саду, где растут больные деревья, созревают ядовитые фрукты». Остальные тоже не вселяли особой надежды.

После того как Джонни с подругой отбыли в тягостном раздумье, мы задали «Мумии цыганки» тот же вопрос, что и предыдущая пара. На медный поднос выпала карточка с надписью: «ВАМ СУЖДЕНО НАВЕКИ БЫТЬ ВМЕСТЕ».

Сторми вставила ее в рамочку под стекло и повесила над своей кроватью, где она оставалась несколько лет. Теперь, в рамочке поменьше, табличка стояла на прикроватном столике в моей спальне гостевой башни.

После гибели Сторми у меня и в мыслях не было в злобе уничтожить карточку. Злобы я не испытывал. Никогда не проклинал человека или Бога за случившееся. Печаль — мой удел с того самого дня, так же, как смиренное осознание собственных недостатков, которым несть числа.

Чтобы не позволить печали сокрушить меня, я стараюсь сосредоточиться на красоте мира, которая проявляется везде в своем бесконечном разнообразии, от крошечных диких цветов и переливающихся всеми цветами радуги колибри, которые пьют их нектар до ночного неба, высвеченного мириадами звезд.

Поскольку мне дано видеть души мертвых, задержавшихся в нашем мире, я знаю, что за его пределами лежит что-то еще, место, которому они принадлежат, и куда я уйду в положенный мне день. Таким образом, нельзя сказать, что предсказание мумии цыганки лживое. Оно еще, возможно, исполнится, и я держу печаль в узде, рассчитывая, что так и будет.

Покинув Пико Мундо, я постоянно носил карточку предсказательницы при себе. Она побывала во всех местах, куда направляла меня моя интуиция. Но из страха потерять ее в момент каких-то отчаянных действий я не держу ее при себе постоянно, изо дня в день.

Недавние события убедили меня, что обитающее в Роузленде зло не знает аналогов. Аннамария мне только помощник, но не щит, и шансы дожить до завтрашнего утра не представлялись мне высокими. Я не вбил себе в голову глупую идею, будто эта карточка «Мумии цыганки» с пятью словами, находясь при мне, сделает меня неуязвимым. Но я чувствовал, — может, это идея не менее глупая, — что властям на Другой стороне, куда я попаду, если умру и покину наш мир, придется отвести меня к Сторми, поскольку я предъявлю доказательство того, что нам обещана вечная жизнь вместе.

Если кто-то считает меня глупцом, я возражать не стану. Дурости во мне столько же, что и у любого, больше, чем у некоторых. Я постоянно помню об этом и не нахальничаю. Нахальство зачастую приводит к смерти.

Я отогнул скобки на задней стороне рамки, убрал картонный прямоугольник, достал карточку. Сунул под одно из пластиковых окошек бумажника.

Другие окошки пусты. Я не ношу с собой фотографию Сторми, потому что не нуждаюсь в ней. Ее лицо, улыбка, фигура, красота изящных рук, голос хранятся в моей памяти. В памяти она живет, двигается, смеется, тогда как фотография может предложить лишь застывший момент жизни.

Поверх свитера я надел пиджак спортивного покроя, который приобрел, когда отправился за покупками в город. Я не старался поменять мой имидж. В пиджаке имелись карманы, и он позволял что-то под него спрятать.

В соответствии с указаниями Ноя Волфлоу, я закрыл на защелку узкие, забранные решеткой окна и задернул шторы. Включил все лампы, чтобы позже, после наступления темноты, свет, проникающий в щели между шторами, предполагал, что я дома.

Заперев дверь своих апартаментов, я поднялся по каменной винтовой лестнице в вестибюль второго этажа. Костяшки моих пальцев только приближались к двери, когда она распахнулась, так что постучать я и не успел.